любом событии, связанном с нашей сенсорной нервной системой после того, как мы абстрагировались от всех известных или воображаемых физических составляющих, мы обнаруживаем некоторые категорически нефизические остатки. Но эти остатки являются самыми навязчивыми вещами в нашей вселенной» (цит. по Ikoniadou, 2014: 72, курсив в оригинале).

Данн в этом месте четко формулирует проблему аномальных явлений, называемых им «пре-когнициями», и напряжений, которые сохраняются, когда тело (дез)ориентировано нелинейностью времени и физики. Хотя считается, что эти усиления восприятия существуют на уровнях познания, более глубоких, чем допускают научные исследования, существование области непознаваемого или, в некоторых случаях, спиритуального трудно отрицать (Kennedy, 2005). Однако нам было бы полезно учитывать, что абстракции нашего огромного нелинейного мира являются артефактами открытия и интерпретации в той мере, в какой они не связаны физическими законами, языком, понятием или ограничениями. Напротив, открытие обобщается как тип передачи ощущений при реорганизации реальности, а не как подтверждение заранее установленных форм существования. Прекогниция – это превращение прошлого, настоящего и будущего в новые работоспособные способы понимания пусть и неизвестного.

Более того, Дэрил Бем (Bem, 2011) утверждает, что предвидение не просто отражает активность разума, но является аномальным процессом передачи информации или энергии, необъяснимым с точки зрения известных физических или биологических механизмов. По этой причине доказательные способы производства знаний должны быть распространены на сферы, которые не понятны априори, но опосредованы телесным опытом. Как утверждает Бем, предвосхищение будущего события или знание непознаваемого «дало бы эволюционные преимущества для размножения и выживания, если бы организм мог действовать инструментально, чтобы приблизиться к эротическим стимулам и избежать негативных стимулов» (2011: 6). Тем не менее, несмотря на статистически значимые результаты корреляций Бема, эмпирические теории прекогнитивного не простираются достаточно далеко с точки зрения описания телесного опыта абстракции.

Таким образом, прекогниция – это не просто ощущение на ментальном уровне в терминах человеческого мышления, но напоминает синестезию – в противоположность общепринятым границам между разумом и телом человека или телом и не-человеческим окружающим миром (Bishop, 2011). Остаются эксперименты с чувствами и нашим отношением к тому, как мы видим мир через пространственно-временные ощущения. В конце концов, вера в мир означает веру в тело (Hughes, 2011). То, чего прекогниция требует от тела, – это а-темпоральность, квантовое существование в двух одновременных точках времени. Это распределенное тело сразу кажется отделившимся от природы в удаленные глубины познания, располагаясь одновременно внутри реального и абстрактного. Первое – это позиционирование, эмпирическое визуальное поле, в отличие от второго, расположенного в избытке познания – подобно тому как XXXXX толкует декартовский поиск научной последовательности и его борьбу с невозможностью отличить сны от яви, что оставляет много поводов зацепиться за избыток субстанции или остатки субъективного опыта сознания (XXXXX, 2006).

Согласно Декарту, напряжение между этими модусами существования и то, как мы рассматриваем их связь с будущим, прошлым и настоящим, зависит от формулировки проблемы реального: если предчувствие будущего может быть проверено или воспроизведено, то оно составляет реальное; а если опыт трудно поддается научному измерению, то он остается несущественным. При таком подходе будущее становится чем-то эмпирически управляемым или постигаемым. Однако остается то, что Райан Бишоп (Bishop, 2011) называет «путаницей сенсориума», или точка, где дезориентация картезианского различения между наукой и природой, сознанием и материей и т. п. сходится в области неразличимых и непостижимых отношений, исключающих отнесение к реальному.

Тем не менее Брайан Массуми (Massumi, 2002) наглядно показал, что привычное значение или содержание любого интерсубъективного контекста никогда четко не закрепляется качеством или интенсивностью такого опыта. Между этими двумя нет единства или согласованности, а если и есть, как пишет Массуми, «то другой природы». Вопреки эмпирическим оценкам, которые ориентируются на количественные параметры реальности, отношения с парапсихотическим нам имеет смысл рассматривать как семантическое или семиотическое расстройство. Но не для того чтобы заложить негативную основу необъяснимого, а только чтобы установить, что прекогнитивный процесс не фиксирует различение. Он полагается на собственное смещение, чтобы привлечь ощущение будущего к усилению текущего чувства реальности. Он связывает неразличимое, непознаваемое с телесным опытом.

Однако, прежде чем смешать то, что превышает измерение, с фигурацией подобного воплощения, мы должны признать парадокс, немедленно обнаруживающийся благодаря разделенности познания и предвидения. Ибо если первое схватывает сенсорную информацию, то второе показывает разницу воспринимаемого результата. Таким образом, квалификация или подтверждение противоречит любой концепции телесной независимости от длительности. Человеческое тело находится в темпоральном промежутке настоящего и будущего (и прошлого) лишь настолько, насколько оно является ощущением, обратной связью обобщаемой информации, выраженной в виде воспринимаемого когнитивного результата.

Остаточное, реальное значение этого процесса познания мотивировано прекогнитивным, где больший модус существования опирается на свободы, которые заключаются во власти принимать решение относительно того, что составляет суть проблемы реального (Deleuze, Guattari, 1991; Гваттари, Делёз, 1998; Deleuze, 2013; Делёз, 2004). Как утверждает Делёз, сутью этой проблемы является уже не разум, а мышление, которое не ограничивается человеческими сущностями и само по себе заключается в том, чтобы «думать и созидать» (Hughes, 2011: 90). Здесь, в самом масштабе длительности, наличествует аспект прекогниции, определяющий реальное через действие, переписывание и становление, – методологический инструмент субъективного, зафиксированного, но не предопределенного. Лучше всего этот вывод сформулировал Филип К. Дик в своей книге «Особое мнение» (2002: 15) во время допроса своего героя, сторонника прекогниции Джона Андертона, ставшего фактической жертвой: «Ты надеялся доказать, что система ошибается? Если хочешь, давай это обсудим».

См. также: Аффективный поворот; Мультиверсум; Сенсорные практики.

Рамон Амаро

(Перевод Ольги Дубицкой)

Природокультуры

Понятия «природокультуры» (naturecultures) и «природы-культуры» (natures-cultures) указывают на онтологический приоритет отношений (relatings) по сравнению с участвующими в них сущностями и областями бытия. Приоритет отношений влечет за собой перспективу возникновения ограниченных субъектов, объектов и областей, таких как природное и культурное. Приоритет отдается изучению того, как, где и для кого проводятся границы. Считается, что ограниченные области бытия, а также то, что внутри них существует, являются конечными результатами сложных отношений. В этих отношениях возникают как границы, так и связи между отдельными областями и индивидуальными сущностями. Чаще всего эти отношения возникают как иерархические. Следовательно, природо(ы-)культуры связаны с онтологией, эпистемологией и этикой.

Генеалогия понятия «природокультура» несколько отличается от генеалогии «природы-культуры». Первое (природокультура, natureculture) принадлежит Донне Харауэй и находится в традиции феминистских и антирасистских исследований в области технонауки и (или: как) повседневной жизни. Это понятие занимает видное место в «Манифесте видов-компаньонов: собаки, люди и значимые Другие» (Haraway, 2003). Второе понятие, «природы-культуры», взято из книги Бруно Латура «Нового времени не было» (Latour, 1991; Латур, 2006)