одержимой преданности. Отто – без вариантов золотистый ретривер. Добрый, умный, искренний, совестливый, ходячая моральная поддержка и хорошее настроение, всегда был рядом и оберегал от бед. Ларс – доберман-альбинос, если такие бывают, своенравный, опасный, хитрый, способный разом откусить конечность, выбирающий лишь одного человека за жизнь, с которым может быть честен и близок, элегантный и аристократичный. Ну а он – ротвейлер, и этим все сказано. Сила и ярость под черной шкурой, намордник и тяжелая цепь.

Какое-то время все молчали, не без тревоги размышляя над состоявшимся диалогом и открывшимися выводами. Самое тяжелое заключалось в том, что находиться в спокойном состоянии не получалось из-за навязчивой мысли, что уже, вероятно, поздно искать ответы. Каждая минута была на счету вчера, а сегодня каждая минута казалась опоздавшей, и это грызло изнутри. От бессилия сжимались кулаки, скрипели суставами в глубине; уголки дрожащих губ сами собой опускались.

– Два вопроса, – выпрямился в кресле Лоуренс, и всем пришлось выпрямиться вместе с ним в надежде, что он до чего-то додумался. – Первый: мог Итан Гардинер позвонить Нине, чтобы предупредить о стрельбе?

– Он это отрицал, – покачал головой Сет. – Не думаю, что у него был мотив лгать в момент абсолютной власти.

– Согласен, – кивнул Отто.

– Второй: мог у него на самом деле быть сообщник, решивший предупредить Нину?

– Итан одиночка. Исходя из его философии, он никому не мог доверить помощь в задуманном.

– А если в курсе был кто-то, о ком сам Итан понятия не имел?

– Что ты имеешь в виду? – наивно приподнял брови Отто.

– То, что я готов предположить на основе полученных данных. – Клиффорд прищурился. – Похититель из Мидлбери, он знает Нину отсюда.

– И что?

– Вероятно, не только ее.

– А причем тут Итан и то, что он сделал?

– Если похищение планировалось еще с тех пор, понятно, почему предупредили только Нину.

Отто замер на несколько секунд.

– Но откуда он знал, что это случится?

– Да оттуда же, откуда знал, что Нина вызовет такси, – чуть не взвыл детектив, сильно щурясь и хватаясь за переносицу. – Мы недооцениваем противника, а он постоянно на десять шагов впереди. Умный, расчетливый. Но если я прав, это дает нам огромное преимущество.

– Какое? – Сет подался вперед, не успевая за ходом мысли детектива.

– Подобные похищения не планируются ради убийства. С огромной вероятностью Нина жива и удерживается в плену.

– Но зачем она ему?

– А зачем она нам? – усмехнулся Клиффорд, смутив союзников откровенным вопросом. – Может, тайный обожатель. Или, наоборот, старый враг, решивший сберечь ее, чтобы замучить самостоятельно.

– Да какой враг? Те, кто не обожал Нину, боялись ее и ничего бы ей не сделали. Не знаю никого в ее окружении, кто решился бы на такое, спланировал и воплотил. А главное – не понимаю конечной цели.

– Я бы знал, если бы за ней следили, – вмешался Ридли.

– Откуда? – Клиффорд повернулся к нему с явным желанием подловить. – Оттуда же, откуда знаешь расположение работающих камер в Поукипзи?

– Я уже сказал: это не твое дело.

– А знаешь, я все-таки хочу тебя спросить, так, для очистки совести, ведь детектив обязан рассмотреть все версии.

– Так спрашивай. – Ридли напрягся всем телом. Тон Лоуренса ему не нравился.

– Я требую, чтобы ты немедленно сознался, не причастен ли ты или те, на кого ты работаешь, к происходящему.

– Что ты сказал? – Ридли поднялся на ноги, Лоуренс тоже.

– Ровно то, что ты услышал. Если это хотя бы косвенно так, я обязан быть в курсе, потому что молчание о таких вещах мешает расследованию. Думаешь, я ничего о тебе не знаю? О тех, кто покрывает тебя? Ты, блядь, крупно ошибаешься.

– О чем ты? – Отто ошеломленно переводил взгляд с копа на одноклассника, начиная что-то вспоминать. Ларс не обратил на него внимания, полностью сосредоточившись на зрительном контакте с брюнетом; Сет играл желваками так, будто хотел раскрошить себе зубы.

– О чем она хотела с тобой поговорить, когда вернулась в тот вечер из Мидлбери? Почему так спешила к тебе, едва вернувшись, не поела, не переоделась, не отдохнула, а помчалась через весь город почти ночью? Что за неотложный вопрос, который нельзя было обсудить по телефону или на следующий день? Кто-то прослушивал ее мобильник? Что ты скрываешь? Во что ты ее втянул?

– У тебя проблемы с интуицией, – ощетинился Сет. – Не туда воюешь.

– Это ты моя проблема, Ридли. И теперь из-за тебя я не знаю, где находится единственный человек, на которого мне не плевать! Я уверен, что ты как-то в этом замешан.

– Я? – гаркнул Сет, угрожающе выступая вперед. – Ты в своем уме?

– О, тебя так удивляет мое недоверие? Да я держу тебя в зоне досягаемости только потому, что ты мой первый подозреваемый! Слишком хорошо о тебе осведомлен.

– Ну да, это ведь я контролировал ее жизнь и манипулировал ею, совсем забыл!

От этих слов у Ларса лицо перекосилось, словно карточная колода в руках неумелого крупье. Они вновь готовы были вцепиться друг другу в глотки, которые, судя по хриплым крикам, уже почти сорвали. На этот раз их остановил Отто, выглядевший напуганным.

– Помолчите оба. Кажется, я вспомнил кое-что важное.

Episode 5

ТАК МНОГО ВЕЩЕЙ, КОТОРЫМ мы не удивляемся, хотя стоило бы; о которых не говорим вслух, игнорируем или просто не придаем значения. А вообще-то они важны и могли бы изменить не жизнь отдельного человека, а систему нашего существования в целом, подправить образ коллективного мышления изнутри.

Вместо того чтобы делиться полезным опытом, улучшая жизни друг друга, люди выбирают болтать о пустяках, избегая важных и трудных тем, и не потому что они глупые, а потому что пустяки конкретны, понятны и просты в разговоре, в то время как важное всегда неоднозначно и эфемерно, его трудно поймать и облачить не то чтобы в слово, а даже в мысль: только заговорил, и уже запутался.

Чем дольше я живу, тем меньше разбираюсь, что правильно, а что нет. Потому что на самом деле нет никаких констант и ориентиров, которые нам навязывают в детстве, словно прививку от реальности. Взрослея, понимаешь: они искусственны. Как кирпич по сравнению с глиной. И дальше модель поведения определяешь сам, плавая в океане относительности, где нет ничего точного и конкретного. Нет и никогда не было.

Мир – скопление субъективных восприятий, время от времени выдаваемых за объективные истины в зависимости от чьей-то выгоды. Это же совсем черная безнадега. Как же о таком говорить, а главное, с кем?

Я хотел бы обсудить с ней это, как и многое