Будучи частицей общественного коллектива, человек становится как бы отвлеченным существом с неопределенными потребностями и запросами. В силу этого он не в состоянии проследить весь процесс своего труда вплоть до потребления его продуктов. Более того, человек не может точно знать, какие потребности должен удовлетворять его труд, и даже не знает момента, когда ему следует прекратить свою работу; он работает без остановки ради того, чтобы удовлетворить общественные потребности, предоставляя самому обществу определять способы употребления изготовленных им вещей.

Опираясь на трудовую теорию стоимости, С. Сисмонди, вслед за А. Смитом, писал: «Обмен между двумя людьми, из которых каждый трудится и каждый, подобно нашему пустыннику (человеку, живущему вне общества, – Н.С.), производит богатство для потребления, возник из избытка. Дай мне то, что вам не нужно, а мне будет полезно, – сказал один из договаривающихся, – а я отдам вам то, что не нужно мне и что будет полезно вам. Но мерилом стоимости обмениваемых вещей служит не только их полезность. Каждый из обменивающихся принимает в расчет то время и те усилия, которых стоило ему производство предлагаемой им вещи (на этом основывают свои цены продавцы). Каждый сравнивает их с количеством усилий и времени, необходимых для того, чтобы изготовить нужную вещь самому (так устанавливает цены покупатель). Обмен может иметь место лишь тогда, когда обе договаривающиеся стороны, произведя свои расчеты, приходят к заключению, что им выгоднее приобрести нужную им вещь путем обмена, чем изготовить ее собственными силами»[1064].

По мнению С. Сисмонди, обмен сам по себе нисколько не изменяет сущности богатства. Сводя ее исключительно к вещественной форме, С. Сисмонди подчеркивал, что богатство всегда остается вещью, созданной трудом для удовлетворения будущей потребности и представляющей стоимость только благодаря этой потребности. При этом отношение между производством и потреблением остается неизменным, хотя теперь саму вещь потребляет не ее производитель, а другое лицо. Что же касается дальнейшей судьбы этой вещи, то в принципе «можно отвлечься от многократного обмена, предметом которого она служит: человек ее сделал, человек ее сохранил, человек в ней нуждается, и он же ее потребит. Неважно, этот человек один или нет: ряд обменных операций сделал последнего человека лишь представителем первого»[1065].

Согласно С. Сисмонди, предметами обмена могут служить не только вещи, но и сам труд, посредством которого они создаются. Допустим, некое лицо, имеющее продовольственные запасы, предложило накормить того, кто не имеет подобных запасов вообще, с тем, однако, условием, что тот последний будет на него работать. Это содержание, уплачиваемое работающему за его труд, называется заработной платой.

Принимая, таким образом, ошибочный тезис классиков политической экономии о купле-продаже труда (а не рабочей силы, как было установлено К. Марксом), С. Сисмонди полагал, что обмен так же мало меняет природу самого труда, как и природу произведенных вещей. По его мнению, общество, как и одинокий человек, находящийся в пустыне, различает труд бесполезный и труд непроизводительный. К первому виду труда он относил такой труд, который не удовлетворяет желания и потребности работодателей; ко второму виду труда – труд, продукты которого не могут накопляться. Однако заработная плата может уплачиваться и за тот, и за другой вид труда, но от этого их свойства не изменяются[1066].

С. Сисмонди утверждал, что труд и бережливость как в жизни человека, находящегося в пустыне, так и в жизни общественного человека всегда являются единственными источниками богатства. И тот и другой могут ждать от них одинаковых выгод. Но возникновение общества, развитие обмена и распространение торговли значительно ускорили рост богатства, так как благодаря разделению труда увеличилась производительность самого труда, сбережения получили более определенное назначение, а наслаждения, доставляемые богатством, многократно возросли. «Таким образом, люди, соединенные в общество, стали производить больше, чем они производили бы, если бы работали в одиночку, и стали лучше сохранять произведенное ими, ибо научились лучше понимать значение сбережений»[1067].

Опираясь на А. Смита, С. Сисмонди указывал на прогрессивную роль разделения труда в обществе. Эта роль, по его мнению, выразилась в следующих взаимосвязанных явлениях. Во-первых, в производстве продуктов весьма хорошего качества, способных удовлетворять разнообразные потребности людей посредством обмена[1068]. Во-вторых, в усилении тенденции дифференциации хозяйственной деятельности, вследствие чего каждый производитель стал специализироваться на изготовлении определенного продукта, что привело к значительному повышению производительности труда данного производителя[1069]. В-третьих, в появлении машин, которые позволили обуздать и покорить стихийные силы природы, поставить их на службу человеку, увеличив тем самым масштабы, быстроту и границы производственной деятельности[1070]. В-четвертых, в сужении границ ручного труда, возникновении науки, изучающей законы природы, практическое применение которых также способствовало увеличению производственных возможностей человека[1071].

Исходя из этих положений, С. Сисмонди отмечал, что по мере развития общества, увеличения производительности труда значительно возросло производство. Единственной целью самого производства он считал личное потребление, накопление жизненных средств. Игнорируя производственное накопление, С. Сисмонди утверждал, что при капитализме огромный рост производительности труда неизбежно ведет к перепроизводству продуктов, невозможности их сбыта на внутреннем рынке и, как следствие, к всеобщему бедствию, отвлекаясь при этом от внешней торговли[1072].

Но когда появляется избыток продуктов, подчеркивал С. Сисмонди, излишняя рабочая сила направляется на производство предметов роскоши. Если потребление предметов первой необходимости всегда ограничено, то, напротив, потребление предметов роскоши не знает границ. Между тем количество пищи, одежды, обуви, необходимых для рабочих в теперешних условиях их жизни, можно изготовить в самое короткое время. Однако только при более справедливом общественном строе можно обеспечить рабочим бόльшую долю создаваемых ими стоимостей, предоставив одновременно и средства наслаждения, совместимые с трудовой жизнью[1073].

Полагая, что принцип гедонизма (от греч. hedone – наслаждение) составляет неотъемлемый атрибут трудовой жизни, С. Сисмонди высказал мысль, согласно которой если бы рабочим в качестве вознаграждения за их чрезмерный труд, длящийся по 12–14 часов в сутки, предложили изысканную мишуру богатой жизни, то каждый из них согласился бы иметь меньше роскоши и больше досуга, меньше каких-нибудь побрякушек и больше действительной свободы. Очевидно, «так же поступило бы и все общество, если бы условия жизни были сколько-нибудь равны для всех. Сравнивая почти незаметное удовольствие, которое дают красивые платья, с тем дополнительным трудом, путем которого они покупаются, ни один труженик, располагающий полным продуктом своего труда, не захотел бы их приобретать такой ценой. Роскошь возможна лишь тогда, когда она приобретается за счет чужого труда. Упорный труд, труд без отдыха возможен лишь тогда, когда им