Царь объезжал места казни. Выпущено было официальное объявление о казни распопов, начинавшееся словами: «В нынешнем 207 г. октября в[810] день по указу великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича всея Великие, и Малые, и Белые России самодержца воры распопы, что были попы, Ефимко Самсонов в Федорове полку Колзакова, Бориско Леонтьев в Афанасьеве полку Чубарова кажнены смертью за то». Далее, по изложении общего хода стрелецкого мятежа, перечислены были, в частности, вины указанных попов: «А они, Ефимко и Бориско, будучи в тех полкех в попех, про то их стрелецкое вышеписанное воровство ведая, а в Торопце боярину и воеводе князю Михаилу Григорьевичу Ромодановскому с товарищи не известили и, ведая то их стрелецкое воровство, с ними, стрельцы, шли к Москве». Под Воскресенским монастырем, когда стрельцы оказали вооруженное сопротивление Большому полку боярина А. С. Шеина, они, попы, их, стрельцов, не только от того их воровства не унимали, «но паче сами их к тому воровству подтверждали и к тому бою и к смерти готовили исповедью и причастием и во время той их стрелецкой стрельбы в тот Большой полк о победе на тех государевых ратных людей и молебствовали. Но правдотворец Господь обратил тое болезнь их; потому, когда их, стрельцов и распоп, стали распрашивать, и они в распросех и с пыток в том во всем винились»[811].

XX. Последние казни. Отъезд в Воронеж

Церемония происходила 20 октября. Это был торжественный въезд в столицу Великого посольства, отправленного за границу весной 1697 г. Лефорт и Ф. А. Головин вернулись в Москву вместе с Петром 25 августа. Но это их возвращение было неофициальным; они приехали как частные лица, инкогнито. Теперь состоялось возвращение их как послов с представлением государю привезенных ими грамот. Церемония имела дутый и отчасти шутовской характер. Так она и описана у Корба. Ее целью было, очевидно, доставить новое зрелище взорам московского населения, утомленным созерцанием казней. Царь принимал участие в процессии, находясь в свите послов. «Два полномочных его царского величества, — пишет Корб, — которые весьма недавно правили посольство при цесарском дворе, генерал Лефорт и боярин Головин, въехали в Москву таким же порядком, каким ввезли их в Вену; много запряженных шестерками карет, сколько только их могли набрать, увеличивали великолепие свиты, и царь не счел ниже своего достоинства вмешаться в число провожавших. Процессия направлялась к городским палатам князя Федора Юрьевича Ромодановского, бывшего тогда наместником». Хотя Гордон отмечает в дневнике под этим числом, что «Великое посольство имело аудиенцию у его величества», но на самом деле «его величество» был в свите посольства, а обязанности государя исполнял князь Ф. Ю. Ромодановский, будущий князь-кесарь, почему Корб и назвал его наместником. «Младший Лефорт, — читаем далее у Корба, — якобы секретарь посольства, нес неведомо чью верительную грамоту, которую вручили упомянутому князю с затемненною смехотворством торжественностью. Может быть, эта грамота была от короля Утопии, ибо вместо подарка поднесена была обезьяна, и этой насмешкой закончилась комедия. Никому из свиты не было позволено явиться иначе, как в немецком платье, главным образом для того, чтобы этим ненавистным зрелищем раздражить князя Ромодановского»[812]. Князь Ромодановский, как припомним[813], враждебно относился к европейскому костюму.

21 октября в Девичьем монастыре совершался печальный обряд пострижения царевны Софьи в монашество, которое она приняла под именем Сусанна[814]. В Преображенском и на Красной площади в Москве происходили три последние казни. В Преображенском казнен был стрелец Абрамка Маслов, который на розыске 14 октября у окольничего И. И. Головина показывал, что письмо Ваське Туме передала из Девичьего монастыря сестра его, Тумина, Улка Дорофеева, которая, однако, упорно это обвинение отрицала, говорила, что Абрамка поклепал ее напрасно, а затем вскоре после допроса удавилась в Преображенском же приказе в заключении. В Москве на Красной площади были колесованы зачинщики оговора солдат Алешка Сучков и Ивашка Колокольцов. Мы оставили последнего на допросе с пытками в застенке князя Ф. Ю. Ромодановского 15 октября, когда он, уличаемый в том, что к нему в Новоспасский монастырь под окно приходил какой-то неизвестный, внушивший ему оговорить солдат, чтобы не пропадать одним стрельцам, оговаривал то одно, то другое лицо, затем снимал с них оговор и, наконец, упомянул о своем зяте. По указаниям жены Колокольцова Марфутки был разыскан и зять, суздалец, посадский человек Сенька Федоров, проживавший в стрелецком Батурина полку. Зять был расспрошен 18 октября[815] и в расспросе показывал, что к тестю своему Колокольцову в Новоспасский монастырь он действительно приходил для подписания сговорной записи, потому что в отсутствие Колокольцова сговорил жениться на его дочери. Придя к тестю для этого дела, он принес ему «зговорных овощей», но таких слов, чтобы стрельцы одни даром не пропадали, а говорили бы и на солдат, «чтоб и солдатам пропасть с ними ж, стрельцы, вместе», не говаривал, тесть его Ивашка клеплет его напрасно. Слова зятя показались, по-видимому, настолько правдивыми, что его не подвергли пытке, тем более что и сам Ивашка Колокольцов стал снимать с него оговор и теперь уже показывал, что в Спасский монастырь научать его никто не приходил, что зять его приходил к нему с овощами, потому что без него сговорил жениться на его дочери и что разговора с ним о солдатах у него, Ивашки, не было. Свои прежние показания Колокольцов объяснял тем, что не стерпел пытки. 21 октября оба, Сучков и Колокольцов, опять были приведены в застенок. Сучков сначала было повторил показание о приходившем к Колокольцову неведомом посадском человеке в белом кафтане с русой бородкой, подучавшем его говорить на солдат, но затем, будучи подвергнут пытке, с 13 ударов и с огня признался, что припутывал сюда постороннее лицо и приметами набрасывал подозрение на зятя Колокольцова напрасно, перед великим государем он, Алешка Сучков, виноват, в Новоспасский монастырь из посадских людей к Ивашке Колокольцову никто не прихаживал и на солдат говорить не научал, «а говорили-де те слова… все семьдесят три человека собою запросто, а к Ивашку-де приходил только зять его, а тех вышеписанных слов он не говаривал». Оба, и Сучков, и Колокольцов, после пытки были отправлены в город на Красную площадь для казни[816].

Они были колесованы на Красной площади. «Октября ж в 21 день, — читаем в официальной записи, — на Красной площади того ж Афанасьева полку Чубарова стрельцы Ивашко Колокольцов, Алешка Сучков колесованы, руки и ноги переломаны и посажены на колеса, что на столбах»[817]. Замысел оговорить солдат должен был, конечно, сильно возмутить Петра и