полка[791]. Вопрос о встрече с дьячком из застенка Ромодановского успели еще 14 октября передать в некоторые другие застенки, и он предлагался в застенках у князя Б. А. Голицына, князя И. Б. Троекурова и князя В. Д. Долгорукого. Допрашиваемые там стрельцы показывали то же, что и Плясунов и Маслов. Позже таинственный незнакомец был разыскан, привезен в Преображенский приказ, оказался действительно дьячком табачной продажи в Клушинской дворцовой волости, по имени Костка Сухарев, долго содержался в заключении в Преображенском, был жестоко мучим на восьми пытках, оговорил непричастных к делу лиц, сознался, наконец, в том, что говорил приписываемые ему слова, чтобы возмутить стрельцов, от победы которых ожидал себе «всякого добра и награждения», и был казнен отсечением головы 10 марта 1702 г.[792]

Другой эпизод был значительнее. На розыске у князя П. И. Прозоровского 14 октября давал, между прочим, показания стрелец Алешка Сучков из той партии, которая прислана была из Владимира и Мурома, а в Москве до передачи в Преображенское заключена была в Новоспасском монастыре. Сучков был из признававшихся стрельцов, в расспросе и с подъему сразу же сказал, что в полках пятидесятники и десятники говорили меж себя: «Великого-де государя за морем не стало и нам-де пора итти к Москве, а если-де нам к Москве не итти и нам-де пропасть, лучше-де нам к Москве итти». Затем он повторил обычное признание: если солдаты войти в Москву не пустят «и им, стрельцам, солдат было рубить и, пришед в Москву, бояр побить, и Немецкую слободу разорить и иноземцев порубить и царевну Софью Алексеевну во управительство звать». Весной 1698 г. он бегал в Москву с Васькой Тумой и из времени этого побега сообщил небольшой и неважный для дела случай, совсем неинтересный для тогдашних следователей и интересный лишь теперь, как бытовая картинка из жизни Стрелецкой слободы. «А как-де он, Алешка, был на Москве с Ваською Тумою и шли вместе в Стрелецкой слободе в своем полку мимо двора того ж полку стрельца Максимка Стригольщика, и жена его, Максимкова, прикликав его, Васку, к себе под окно, и отдала ему, Васке, письмо запечатано и говорила: „пожалуй-де, Ерофеичь! отвези то письмо к мужу моему, Максиму, на службу“, а о чем то письмо и от кого, того она ему, Васке, при нем, Алешке, не говорила». Письмо, конечно, было от жены к мужу, и не более того. Но не в этих показаниях Сучкова была суть дела. Он выступил еще с одним неожиданным заявлением о событиях, также относящихся по времени к тому же побегу в Москву весной 1698 г. Когда он был в Москве с Васькой Тумой, виделся он там с двумя солдатами: один был Семеновского полка, по имени Петр (прозвища его Сучков не запомнил), другой Преображенского полка Шелеп, и оба эти солдата говорили те же речи о смерти государя и об удушении царевича, которые раздавались и в стрелецких кругах. С первым из солдат, Петром, он встретился у двора путного ключника Сытенного двора[793] Никифора Боркова, «послужильцем», т. е. кабальным холопом которого солдат был до поступления своего в полк. Сучков знал этого послужильца, потому что сам ранее служил во дворе степенного ключника, заведовавшего Сытенным приказом Никиты Боркова, брата Никифора. И вот теперь, встретившись со старым знакомым, разговорился, причем будто бы солдат Петр сказал: «Приходит-де до наших и до ваших голов. А великого-де государя за морем не стало, а государя-де царевича бояре хотели было удушить, и он-де, государь царевич, ушел в Александрову слободу». На этот их разговор к тому же Никифорову двору подошел преображенец Шелеп, имени его Сучков не знал, также бывший послужилец И. А. Желябужского, и поделился с собеседниками сообщением: «Как-де он, Шелеп, стоял в верху на карауле и слышал то ж, что великого государя за морем не стало, а государя-де царевича хотели удушить бояре. А от кого он, Шелеп, про то слышал и кто имяны бояре государя царевича удушить хотели, того он, Шелеп, не выговорил»[794]. Тотчас же по показанию Сучкова были разысканы среди потешных солдат бывшие послужильцы Никифора Боркова и Ивана Желябужского, оба оказались солдатами Преображенского полка: бомбардирской роты Петр Головков и девятой роты Петр Погорельский: дело было важное, набрасывалось подозрение на безупречных и верных до сих пор солдат потешных полков, могло показаться, что мятеж проникал и в любимые и преданные Петру войска. Ввиду важности дела Алешка Сучков с выпиской его показания и с обоими солдатами был отправлен от князя П. И. Прозоровского в Преображенский приказ к князю Ф. Ю. Ромодановскому, перед которым он и предстал 15 октября.

Здесь Сучков с пытки совершенно изменил свое показание и сказал, что с солдатами, оговоренными им, совершенно не видался и приписанных им слов от них не слыхал, затеял на них напрасно, «потому что у него с Петром Головковым была побранка за бабки» (т. е. в игре в бабки); действовал же так, оговаривая солдат, по внушению своего однополчанина Матюшки Сорокина. Опрошенный Матюшка Сорокин винился: оговаривать солдат Алешку Сучкова он научал; но, в свою очередь, сослался на стрельцов Ивашку Троицкого и Ларку Недосекина, от которых слышал слова про солдат. Троицкий и Недосекин перед пыткой признались, что Сорокину те слова про солдат говорили, и объяснили те побуждения, по которым так действовали: «А на солдат-де было им затевать для того, что не одним бы им было пропасть». Далее, они указали инициатора этого оговора, стрельца Ивашку Колокольцова, причем Троицкий назвал еще несколько имен стрельцов, говоривших те же речи, и добавил: «Да и все-де семьдесят три человека, которые в Новоспасском монастыре сидели, про то ведали и та речь у них у всех в думе была». С пытки тот же Троицкий сделал дальнейшее разоблачение, указав на человека, который будто бы Колокольцову подал мысль об оговоре солдат: «Как-де они сидели в Спасском монастыре Нового и к Ивашку-де Колокольцову приходил неведомо какой человек из посадских или из иного чину, а как зовут, не знает, и говорил: для чего-де вы одни пропадаете, говорите-де и на солдат, бутто и они про государя, что за морем не стало, а государя царевича бутто удушили — говорили. А тот-де человек ростом средний, в белом кафтане, борода невелика, руса ж». То же подтвердил и взятый вместе с Сорокиным и Троицким от розыска у боярина С. И. Салтыкова стрелец Ларка Леонтьев Недосекин: «Как-де они были и сидели в Новоспасском монастыре и в то-де время он, Ларка, и всего их полку человек семьдесят сидели в одной палате и те слова меж собя