Но именно они – высшее, к кому апеллирует либо народ,либо наместник, когда другим способом достичь соглашения невозможно. С решениемСовета Старейшин уже никто спорить не смеет.

Она тихо беззвучно заплакала. Служанка тут же с готовностьюзаревела тоже. Во весь голос.

– Я не смогу, – сказала Итания. – Я просто несмогу. Пусть меня выдают сразу. Я не перенесу позора, когда меня будутразглядывать и оценивать, как корову на базаре…

С легким стуком отворилась дверь. Вошел Мирошник, стражи заним захлопнули створки. Принцесса успела перехватить пару недружелюбныхвзглядов.

– Принцесса, – сказал Мирошник мягко. Он старалсясмотреть ей в глаза, но взгляд виновато ускользал. – Принцесса, нашимудрейшие уже в зале…

Итания встала, она здесь не принцесса, а беглянка, но еевзгляд был тверд.

– Доблестный бер, – сказала она. – Для моегодостоинства будет оскорбительно, если меня будут осматривать, как корову набазаре. Я приняла решение…

Мирошник перебил:

– Погоди! Я не хочу, чтобы вы сказали то, от чего несможете потом отказаться. Вас не будут осматривать, вы не рабыня. А нашимстарцам достаточно одного беглого взгляда… Они видели много, у них на все естьответы.

Итания переспросила:

– Но они о чем-то будут меня спрашивать? Я должна будуоправдываться? Лгать, извиваться?

Мирошник выставил ладони.

– Принцесса, простите, я снова прерву вас… только длятого, чтобы не наговорили ничего лишнего. Вас ни о чем не будут спрашивать.Старейшины, как бы это поделикатнее сказать… не настолько высокого мнения оженщинах, чтобы снисходить до разговоров с ними.

Итания вспыхнула, выпрямилась.

– Так что же от меня требуется?

– Вы просто войдете в одну дверь, пройдете через зал ивыйдете в другую. Сделайте вид, что там никого нет. И старцы сделают вид, чтозаняты своими беседами. Понимаете? Никто вас не обидит, не унизит. Только неслишком торопитесь, идите медленно…

Гелия сказала живо:

– Там на стене есть зеркало, я видела! Можно подойти,посмотреться, идти дальше.

Мирошник кивнул, в глазах было сочувствие.

– Да-да, – сказал он торопливо, – хорошеетакое зеркало. Служанка легонько подтолкнула в спину.

– Госпожа, надо идти… Они рассердятся.

– Да, – прошептала Итания, – сейчас в каждоммоем жесте видят либо высокомерие, либо дурость… Ты права.

Она вскинула голову, глаза прямо перед собой, она никого недолжна замечать, она просто пройдет через тот зал. Вот отсюда даже видны двери…

А по обе стороны – ряд кресел, где сидят старцы!

Отчаяние вонзилось в ее сердце острой болью, она едва невскрикнула. Шестеро в белых одеждах по одну сторону, шестеро – по другую.Она бы приняла их за горки из снега – все сидят недвижимо, длинные седыеволосы опускаются на плечи, сливаются с непомерно длинными седыми бородами.Даже лица старчески бледные, застывшие, почти мертвые…

Мирошник сам распахнул перед нею дверь. Она глубоковздохнула, выпрямилась, глядя прямо перед собой, переступила порог.

Ей показалось, что одним шагом перенеслась в ледянуюпустыню. Двенадцать неподвижных изваяний из снега вместо людей, полнаянеподвижность после привычной веселой толкотни двора Мирошника.

Малый зал оказался еще и вытянутым, так что старцы сиделидруг напротив друга на расстоянии шагов пяти. Ее никто впрямую не рассматривал,но два-три враждебных взгляда она уловила еще с порога, острых и холодных, какартанские кинжалы.

Она остановилась на миг, словно давая взглянуть на себяиздали, на самом же деле просто ноги отказывались нести через этот страшныйзал.

Стены раскачивались, пол превратился в лед. Сцепив зубы, онаухватилась взглядом за далекую дверь, заставила себя двигаться к этомуспасительному выходу, где можно будет упасть и разрыдаться. Воздух был пронизанхолодом и враждебностью, ноги одеревенели, застыли. Она шла как на костылях.Старцы, что решают ее судьбу, возможно, даже не замечают ее вовсе. Они ужедавно все решили.

Краем глаза зацепилась за большое зеркало на стене, но лишьс негодованием отвернулась, вскинула подбородок и, хотя ноги из деревянныхстали ватными, с огромными усилиями сумела дойти, не упасть, и только там, вкоридоре, всхлипнула и в изнеможении привалилась спиной к двери с этой стороны.

Послышался частый топот, из-за поворота выбежала запыхавшаясяГелия.

– Какие тут переходы неудобные! – выкрикнула онасердито. – Пока обежала… Итания, не ревите! Только не ревите, умоляю. Ещене все потеряно!

– Все, – сказала она убито, – ты же виделаих….

– Видела, – сказала служанка со злостью. –Старые пни, что они понимают!.. Но я уже присмотрела, как можно будетускользнуть через задние комнаты. Мы сегодня же попытаемся бежать.

Она подхватила Итанию и, обняв крепко, повела в комнату,куда их привел Мирошник. Но тот исчез, как и его знатные можи, обратно в еепокои их отвели под эскортом пятерых солдат в полных доспехах, обнаженные мечив руках, грозные взгляды в прорезях шлемов.

Слуги принесли обед, тихие и молчаливые. Она ловила ихускользающие взгляды, но, когда сама смотрела в упор, поспешно отводиливзгляды, исчезали, словно просачивались сквозь стены.

Мирошник пришел не скоро, от него несло гарью, каленымжелезом, промасленными кожами. На Итанию пахнуло и ароматом крепкого вина.Выглядел он усталым, но глаза весело блестели, а поприветствовал ее сильнымуверенным голосом.

– Какое жулье, – сказал он, однако без всякогогнева в голосе. – Свои же, не чужаки какие-нибудь непонятные, аннет – стараются обжучить!.. По серебряной монете запросили за каждоекопье!.. Виданное ли дело: раньше всегда столько платили за десяток!

Со двора донеслись грубые голоса. Он подбежал, высунулся,погрозил кулаком. Итания приблизилась к другому окну. На площадь выезжаливсадники, перед ними носился крепкий приземистый человек, размахивал мечом иорал дурным голосом.

– Предран, – объяснил ей Мирошник. – Толькоему по плечу из этой толпы сделать воинов. Может быть, по плечу.

Итания спросила ровным голосом:

– Вас что-то тревожит?

Мирошник фыркнул:

– Вы считаете, что войска артан перед воротами моейкрепости не достаточно для тревоги?

– Войска артан? – переспросила она. – Разве сними не удалось договориться?

– Как? – спросил он. – Как с ними можнодоговориться, если у них было одно-единственное условие?