— Мне было девять, когда мы с папой отдыхали на море. В Крыму был санаторий, «Ай-Даниль», недалеко от Ялты. Путевку папе удалось выбить далеко не в самый купальный сезон, поэтому народу в санатории было очень мало, море-то уже далеко не самое теплое. Зато все довольно быстро сдружились. В один день у кого-то из соседей был день рождения, а из детей была только я, да придурок один еще какой-то, вечно ныл и капризничал. Мне стало скучно, я сказала папе, что пойду погуляю, он разрешил. А там была площадка с качелями. Мне было очень грустно, я просто сидела и качалась. Думала, какой же ужасный день. А оказалось, что это был день, который я запомнила на всю жизнь. Тишина, теплый ветерок, качели и красивое, звездное небо.

Мать моя, сколько же граней у этой девушки? В какой-то момент мне действительно казалось, что я понимаю представительниц слабого пола как облупленных, а тут мне обухом дают по голове. Точнее, Алисой Двачевской. Ибо никогда нельзя было предугадать, что она сейчас скажет или выкинет. Вот и сейчас я увидел ее новую сторону — Алиса романтичная.

— Это так волшебно, — вздохнул я, облокачиваясь на железную опору качели. — Что такие, вот вроде бы мелочи, а врезаются в голову. Прекрасные моменты, когда действительно ощущаешь, что живешь.

— Сейчас я это понимаю, но тогда я думала иначе, — грустно улыбнулась Алиса.

— Главное, что сейчас понимаешь, — нужно было немного развеять ставшей какой-то печальной обстановку. — А не когда тебе уже тридцатник светит на горизонте.

— Свят-свят, — хихикнула рыжая.

Я заметил, как непроизвольно принялся ее раскачивать. Алиса взлетала все выше и выше, с замиранием сердца смотря в небо и сверкая счастливыми янтарными глазами. А я улыбался этой картине, как идиот.

Увы, Алисе вскоре надоело это развлечение и, ловко спрыгнув со все еще раскачивающихся качелей, она неспешно направилась обратно к столовой.

— Кстати говоря, — нагнал я ее. — Мне-то, может, скажешь, зачем тебе это ведро с помоями?

— Ах, это, — на ее лице опять появилось ехидное выражение. — Я подговорила Ульянку передать ему, что я, якобы, так впечатлилась его порывами, касательно меня, что хотела бы встретиться с ним сегодня вечером, где-то в районе восьми, недалеко от умывальников, которые рядом с музклубом, и снять перед ним лифчик.

От моих удивленно поползших вверх бровей приподнялись даже очки. Я ожидал любой херни, но точно не чего-то в таком духе, и мысли о дальнейшем развитии событий заставляли меня начинать серьезно нервничать.

— И когда он припрется, я выскочу из кустов и вылью на его озабоченную башку приготовленное мной ведро, — закончила крайне довольная Алиса. — Достаточно жестко, но в то же время и не слишком выходит за рамки. Все, как Ясенева просила.

Ладно, немножечко поправлю сам себя. Подходящие слова, чтобы точно описать, что не так с разумом Двачевской, все же имеются. Она чуть более, чем слегка безумна. Порой складывалось впечатление, будто она живет исключительно ради желания устроить шоу, сути которого она сама большей частью не понимала, импровизируя на полной скорости.

— По-моему, это все же немного перебор, — возразил я. И дело тут далеко не в мужской солидарности. — Алис, ему сколько? Четырнадцать? Ты где там мозги у парней в таком возрасте видала?

— Он даже перед ней элементарно не извинился, Макс! — вспыхнула рыжая. — Понимаешь? Если бы он до этого додумался, то я бы ему просто уши бы немного повыкручивала и все. А тут сразу видно, что из него растет спермотоксикозный говнюк, как и большинство… — Алиса осеклась, шумно выдохнув. — Ты можешь считать как знаешь, но я своего мнения не изменю. Такую заразу нужно искоренять в зародыше. Он потом только «спасибо» скажет.

— Ладно, это… убедительно, — согласился я больше ввиду объективной тщетности любых попыток ее переубедить. Как говорится, пытаться убедить безумца не делать безумных поступков — само по себе безумие. Да и, если уж совсем откровенно, ведро с отходами на голове это еще действительно не так уж и плохо. Зная Алису, ее первые идеи наверняка были намного, намного хуже.

— Надо же, соображаешь, — бесцветным голосом ответила рыжая.

— Правда ведь классно, что я еще могу тебя чем-то удивить? — широко улыбнулся я.

— Очень остроумно, — отозвалась Алиса таким тоном, словно и впрямь так думала.

А вид, будто никакого поцелуя между нами и не было, у нее все же получается делать мастерски, тут надо отдать ей должное. Можно даже в самом деле поверить, будто он для нее ничего не значил. Значил, тут я был более, чем уверен. Просто мне еще не были до конца известны все мотивы. И весь состав масла, кипящего в этой рыжей голове.

Как только мы вернулись к столовой, Алиса тут же подошла к окну, ранее открытому Ульянкой. Воровато оглядевшись, она легким движением руки полностью распахнула его и попыталась посредством выхода на две руки влезть в форточку. Не вышло.

— Подсади, чего стоишь столбом? — возмутилась та, после еще пары безуспешных прыжков.

— Слушай, может, нам хотя бы для приличия круг вокруг столовой навернуть? — предложил я, с опаской вглядываясь в сторонку дорожки, ведущей к домику Панамки.

— Обойдутся, — фыркнула Алиса. — Давай, Макс, быстрее, запалит ведь кто.

— Ладно! — шикнул я, присаживаясь на корта, дабы подставить ей замочек из рук. При этом еще пришлось срочно отводить взгляд, дабы ненароком не заглянуть ей под юбку. С такой-то позиции и при такой длине этой самой юбки это было ой, как просто.

Как только я услышал, что Алиса благополучно приземлилась, запрыгнул следом и бесшумно прикрыл окно. Рыжая уже исчезла где-то в недрах столовой. И даже, спешу заметить, без фонарика. Уже, видать, на ощупь ориентируется.

— Алис! — негромко окликнул я ее. — Много не бери, а то кое у кого слипнется!

— Я тебе слипнусь! — отозвался рассерженный голос.

— Да я про Ульянку! — ну разве можно было такой момент упустить?

— Остолбень королобый, — пробормотала Алиса.

— Чт… Кто, прости? — засмеялся я с такого необычного оскорбления.

Ответом была тишина. Ладно, Алиса Викентьевна, буду вот этим вот.

Я отвернулся от темноты помещения, уставившись в окно, на территорию вечернего лагеря. В его отражении я вновь увидел себя семнадцатилетнего. До сих пор непривычно. Я как-то старался особо не смотреть по зеркалам все эти дни. А теперь вот понял, о чем мне Виола говорила. Для семнадцатилетнего у меня действительно слишком грустный взгляд. А еще потерянный и до сих пор ни черта ничего непонимающий.

Ох уж это подвешенное состояние… Отпустил мысли побродить по каменным плитам. В своем