и коммунистами, поначалу продолжал полагаться на старые инструменты – государственное вмешательство и дефицитное бюджетное финансирование, – но успеха не достигал. Впоследствии новый министр экономики Франции Делор переориентировал экономическую политику Франции на курс снижения налогов и бюджетной дисциплины, так что в будущем стало гораздо легче проводить общую европейскую экономическую политику. Год спустя Миттеран изменил и свою прежнюю позицию по вопросу о европейской интеграции. Усиление экономической интеграции Европы теперь решено было сочетать с политической интеграцией и укреплением европейских институтов. Поскольку правительство Германии полностью поддерживало эти идеи, сотрудничество двух экономически сильнейших государств Европейского сообщества стало мощным двигателем для ускорения европейского дела. Это оказалось решающим фактором[94].

Процесс, последовавший за этим, занял удивительно короткое время. В период с лета 1984 года по февраль 1986 года европейцам впервые удалось решить некоторые из своих постоянных проблем. Так, после долгой борьбы был найден компромисс по взносам в британский бюджет. Кроме того, вслед за Грецией в сообщество были приняты Испания и Португалия. Таким образом, процесс европейской интеграции вновь набрал обороты и теперь мог опираться на значительно более широкую пространственную основу.

Однако главной проблемой вновь оказался сельскохозяйственный рынок. Перепроизводство в сельском хозяйстве, вызванное политикой субсидирования Европейского сообщества, легло неприемлемым бременем на его бюджет. Было два способа борьбы с перепроизводством. Один (за него выступало большинство стран ЕС) – оставить все на волю рынка. Это привело бы к снижению цен. Однако это благоприятствовало бы крупным сельскохозяйственным предприятиям, которые могли производить продукцию по гораздо более низким ценам, чем семейные хозяйства. Они не могли выдержать такой конкуренции. Правительство же стремилось любой ценой предотвратить их массовое разорение и выдвинуло лозунг: «Сохраним семейные хозяйства!». Помимо экономических, социальные и экологические (а также электоральные) соображения также сыграли свою роль. Другой способ решить проблему – дирижистские меры; за них высказывалось правительство ФРГ. Оно требовало ограничивать объем производства и выводить площади из сельскохозяйственного использования, а на другие решения накладывало вето. Споры достигли такого накала, что дальнейшее развитие ЕС оказалось под угрозой срыва. В результате правительство Германии уступило. Оно согласилось с запланированным снижением цен и было готово компенсировать это за счет субсидирования семейных хозяйств из средств федерального бюджета, что составило ежегодную сумму в пять миллиардов марок. Но только таким образом можно было прорвать блокаду Европейского сообщества и ускорить интеграцию – механизм, который повторялся в европейской политике: тупики обходили за счет того, что экономически мощная ФРГ брала на себя непропорционально большую долю финансового бремени. В то же время западногерманская сторона и на этот раз могла быть уверена, что от углубления экономического сотрудничества особенно выиграет сильнейшая экономическая держава Европы – сама ФРГ – и что средства, затраченные на достижение компромисса, вскоре окупятся. Так и случилось[95].

После преодоления этих препятствий, в феврале 1986 года был сделан второй шаг. В «Едином европейском акте» (ЕЕА) государства-члены впервые договорились об обязательстве создать единый европейский внутренний рынок. Это был скачок вперед для европейского проекта: к концу 1992 года товары, услуги и капитал должны были иметь возможность перемещаться в зоне Европейского сообщества без таможенных или иных границ; ограничения на поездки внутри Европейского сообщества тоже должны были быть отменены к этой дате. Несмотря на то что во многих отношениях подготовка к введению этого нового порядка еще не далеко продвинулась, это добровольное обязательство тем не менее стало прорывом, поскольку правительства нескольких стран сами поставили себе срок для того, чтобы устранить все барьеры для торговли и поездок, и обязались успеть к установленной дате. Но стало ясно, что тот «Европейский союз», к созданию которого теперь стали стремиться страны сообщества, станет в первую очередь экономическим союзом, поскольку скоординированная общая линия внешней политики и политики в области безопасности формулировалась в гораздо менее обязывающей форме. И снова стала видна основная линия конфликта внутри сообщества: в то время как большинство стран-членов в первую очередь хотели экономической интеграции и довольно нерешительно действовали в том, что касалось ускорения политической интеграции, ФРГ настаивала на том, что европеизация экономики невозможна без европеизации политики, в том числе экономической. С тех пор этот конфликт стал центральным пунктом всех дебатов об усилении интеграции.

Наконец, третий шаг касался сложного вопроса валютной политики. Как уже было описано, страны Европейского сообщества (за исключением Великобритании) в начале 1979 года образовали Европейскую валютную систему (ЕВС) с целью стабилизации европейских валют и снижения валютных рисков посредством твердых, но в известных пределах гибких обменных курсов. Новая система выполняла свою функцию с умеренным успехом. Но она же способствовала и тому, что самая сильная валюта группы, немецкая марка, стала европейской резервной валютой. Растущая инфляция в одной из европейских стран приводила либо к девальвации по отношению к марке, либо к потере конкурентоспособности. Влияние Бундесбанка как хранителя самой стабильной валюты в Европе значительно возросло, и его решениям по процентным ставкам следовали в большинстве европейских стран. Однако такое доминирование Бундесбанка не только подчеркивало экономический дисбаланс в Европейского сообщества, но и ставило под угрозу политический баланс.

Экономический перевес ФРГ стал еще более усиливаться после того, как западногерманская экономика, несмотря на все свои проблемы, вышла из экономического кризиса 1973–1982 годов лучше и сильнее, чем экономика большинства других европейских стран. Положительное сальдо экспорта Германии по отношению к странам Европейского сообщества, которое в 1983 году составляло 18,3 миллиарда марок, к 1988 году увеличилось до более чем 80 миллиардов марок. В любом случае стало очевидно, что для экономического союза, как это предусматривалось в планируемом едином рынке, недостаточно просто координировать европейские валюты. Идея европейского валютного союза, которая обсуждалась снова и снова со времен плана Вернера 1970 года и основания СЭВ в 1979 году, теперь стала вновь предметом обсуждения[96].

Сторонники быстрого создания валютного союза делали ставку прежде всего на то, что общая валюта окажет огромное давление на все страны, подталкивая их к унификации: с помощью европейского центрального банка национальная экономическая и финансовая политика стран – участников валютного союза, думали они, будет унифицирована и скоординирована – процесс, который в противном случае занял бы в разы больше времени. Кроме того, французские политики, в частности, не скрывали, что подавляющее положение германского Бундесбанка препятствует дальнейшему углублению европейской интеграции. Очевидно, что большинство стран Европейского сообщества надеялись, что валютный союз позволит всему сообществу в большей степени воспользоваться экономической и финансовой мощью Германии и что экономический дисбаланс можно было бы уменьшить.

Противники быстрого перехода к валютному союзу – и здесь в первую очередь правительство Германии – видели прежде