весельчака, а не белую овечку, – сказал Вильгельм и отвернулся. – Давай выполним наш долг, а потом решим, как мне мазать царапины?

Лилиан расхохоталась. Голос ее прозвучал как камнепад, как град, стучавший по железной крыше. Под этот гром Вильгельм, хмурый и озлобленный, хромая, покинул гостиную и скрылся в спальне. Норрис побоялся пойти следом. Сказанные в порыве злости слова его испугали, и он решил дать Вильгельму время. Уселся на диван, вытащил из-под подушки книгу и принялся невидящим взглядом бегать от строчки к строчке. Лилиан еще немного посмеялась, посмотрела на черноту Космоса, а затем, презрительно фыркнув, ушла на третий этаж, в спальню для гостей.

Когда зеленая мегера скрылась, а звук стука ее каблуков, выходивших прямо из стопы, затих, Норрис подошел к Кате, которая все еще сидела, обхватив колени руками, и молчала.

– Прошу, не верь всему, что она говорит. Вильгельм, может, и не праведник, совершал ошибки, много ошибок, но он изменился. Ты изменила его.

– Но ведь он сам говорил, что ничто не может его изменить, – прошептала Катя механически, а в ее прежде звонком голосе не было ни капли жизни. Ее голубые, но потухшие, глаза посмотрели на Норриса, словно он был куском картона. – Он притащил меня сюда не из-за того, что ему пришлось. Он ведь за мной и поехал?

– Но он не изверг. Он не держал ее в заложниках, не издевался. Вильгельм просто спасал ее от губительной силы Земли. Лилиан ведь сама прилетела к нему. Ее послал Альбион, – сказал Норрис и дотронулся до руки Кати.

– Вы говорите так, будто я должна вам сочувствовать. Но ваши слова для меня – не больше, чем пустой звук, – ответила она и отвернулась.

Норрис почувствовал холод внутри, но не стал досаждать измученной женщине и ушел на диван, где вскоре, уставший от бессонных ночей, проведенных у кровати друга, уснул.

Вильгельм же долго сидел на кровати, перекатывая шарики с обезболивающими порошками из руки в руку. В глазах пустота. Не многим лучше и в голове.

– Беленький или желтенький? – бубнил он, прикидывая, от какого боль заглушится лучше. Несколько пустых пробирок валялось на полу и медленно в него всасывались. Перед глазами плыло. Пол сливался с руками в единое пятно.

Эльгендорф еще раз обрадовался, что не рассказал Норрису о своих запасах.

Вильгельм понял, что вспылил. Что, наверное, наговорил лишнего. Но извиняться рано. Во всяком случае, одно дело он должен закончить перед тем, как склонить голову и покаяться.

Четыре утра. Вильгельм, выбрав считалкой белую ампулу, запихнул ее в рот и разжевал. Порошок рассыпался по языку, прилип к небу, а в голове, казалось, вспыхнуло Солнце и обожгло. Эльгендорфу пришлось сжать зубы, чтобы не заорать.

Когда перед глазами перестали взрываться фейерверки, он поднялся. Тело стало ватным, от шеи до пальцев ног. Голову накрыло туманом, а звуки стали отдаленными. Оставшись довольным результатом, Вильгельм бросил в карман плаща еще несколько белых ампул, набросил плащ и, опираясь на трость, тихо вышел из комнаты.

Он аккуратно прошел мимо спавшего Норриса, тихо, стараясь не стучать тростью по полу, добрался до Кати, которая спала на дальнем диване.

– Вставай. Поднимайся! – прошептал он и потряс ее за плечо.

Женщина открыла глаза, зевнула, хотела улыбнуться, но, стоило ей увидеть Вильгельма, чуть не закричала. Он успел накрыть ее рот ладонью.

– Тише. Нельзя никого будить! – прошептал он и, подождав, пока Катя успокоится, убрал руку и продолжил. – Мне нужно кое-кого повидать. Тебе тоже важно поехать со мной. Так что, пожалуйста, ради твоего же блага, вставай и иди со мной.

– А если я не хочу? – Она посмотрела на него стеклянными глазами. Рот ее охладел, а волосы, прежде струившиеся по плечам, скомкались. Катя была похожа на брошенную в подвале фарфоровую куклу.

– Не хочешь? Тогда я не могу обещать, что смогу спасти тебя из лап смерти, которые тут повсюду. – Вильгельм протянул ей накидку. – Хочешь жить, иди за мной.

И Катя, чуть подумав, безмолвно согласилась, застегнулась и взяла его под локоть. Она вела себя так, словно у нее еще оставался выбор. Через несколько минут корабль Вильгельма взмыл в пустоту и понес их в даль, а Норрис спал, уткнувшись носом в подушку.

Глава сороковая

Они летели в напряженной тишине. Под брюхом корабля червями ползли белоснежные дома. Одинаковые по ширине и длине, с одинаковыми деревьями и лавочками у входа, темной дорожкой и стоянками космолетов. Каждый житель этой части Шаттла получал точную копию апартаментов соседа, а сосед – своего соседа, живущего за стеной, и так – до бесконечности.

Вильгельм вцепился в руль дрожавшими руками и тряс головой каждый раз, когда картинка перед глазами начинала плыть.

«Слишком много я принял, – думал Вильгельм, когда в очередной раз, проводя языком по зубам, чувствовал горечь гранул порошков. – Слишком много, но и мало их принять нельзя. Тут нет никакой нормы. Их вообще принимать запрещено».

Лететь недалеко – нужный им квартал находился у края платформы, минутах в двадцати на разрешенной скорости, но они казались вечностью. Сквозь тонкие стены космолета просачивались звуки утренней новостной программы Шаттла, под которую жители просыпались, завтракали, шли на работу, приходили и засыпали.

Катя молчала. Казалось, без всякого интереса она рассматривала мир вокруг. Эльгендорф отворачивался от нее, чтобы не видеть затуманенного взгляда.

– Тебя не удивляет это? – прошептал Вильгельм, когда сидеть в тишине стало невыносимо.

– Что «это»? – спросила Катя. Она сидела на соседнем сидении, так близко к редким кнопкам управления, что могла хотя бы дотронуться до них, ощутить прикосновение материала, которого на Земле никогда не было. Но Катя не шевелилась.

– Все вокруг. Этот мир. Разве тебе не интересно смотреть на все это? – повторил Вильгельм и вцепился в руль сильнее.

«Что ты хочешь от нее? Чтобы она запоминала пейзажи перед смертью?» – Послышался голос в голове. Тот же, что и на Земле, – не его.

Вильгельм зажмурился. Он собирался спасти Катю от смерти, но ответить голосу в голове не смог. Все еще не мог признать, что замечал знакомые нотки в голосе. Он, кажется, почти узнавал его.

– Норрис уже рассказывал мне обо всем, – Катя не ответила, а выдохнула. – Он показывал мне меняющиеся картинки на досточке. Он сказал, что у вас почти не меняется пейзаж. Достаточно увидеть один раз.

– В этом он не соврал. Тут на самом деле смотреть особенно не на что, – усмехнулся Вильгельм. – На Земле намного красивее.

– Да, ты прав. Может, ты еще увидишь ее.

Вильгельму пришлось стиснуть зубы, чтобы