больше Вильгельм терпеть не мог вторники – именно в этот день недели всегда случались самые крупные неудачи. Если что-то происходило – он всегда сваливал вину на точку на один из семи дней недели, единые во всем Едином Космическом Государстве, но никак не на себя.

Но в этот вторник, когда он воспользовался Переместителем, все было еще хуже. И виной этому Космическая пустота, где давление и все прочие силы куда суровее Земных. Путники, лишенные защиты, во время подобных межгалактических перемещений умирали, как обыкновенные образцы, сгорая заживо, однако об этом старались не говорить – все-таки граждане умирать не могли. Но колонизаторов защищали. Выдавали им амулеты, пластины, специальные механизмы и прочие вещи. Браслеты, которые спасали путешественников между мирами от смерти, теплели на запястьях Кати.

Они летели по трубе портала все выше и выше, пролетая Звезды, Планеты и черную бесконечную Пустоту. Норрис держал на руках Катю, а Лилиан, все еще никем не замеченная, залезла под штанину и держалась за его ногу, надеясь, что прежняя защита, спасшая ее уже однажды, спасет и в этот раз. Перед глазами вертелась привычная чернота мертвого Космоса с россыпью холодных Звезд. Вильгельм дрожал, но не от холода, а от страха.

Они направлялись к дому Почитателя, что находился на одной из платформ Шаттла и который еще не успели отобрать. Но все шло не по плану.

Вильгельма мутило. К горлу медленно подступала тошнота, но он сдерживался. Натянул вымученную улыбку. Зубы от нее болели. Тело сжимало под давлением, мелкая судорога пробивала по каждому суставу. Урбаний, кажется, вскипал, хотя не должен был. Во всяком случае, Вильгельм надеялся, что не должен, – толком этих свойств урбания никто не решался изучать. С каждым мгновением ему становилось хуже. Холодная режущая боль поднималась и холодела в его внутренностях. Он чувствовал приближение конца.

Яркий свет чуть не ослепил Вильгельма. Они влетели в очередную часть пути, а Почитателя на мгновение парализовало. Пару секунд, а может и дольше, он не чувствовал ничего, будто бы тело его исчезло, но, стоило по ногам его пройти заряду силы, ощущения вновь вернулись и принесли с собой боль. Внутренности Вильгельма запылали. Он чувствовал, как внутри оставались лохмотья от того, что еще недавно поддерживало в нем жизнь. Руки его задрожали, горло сдавило. Умирать, будучи так близко к победе, совершенно не хотелось.

Он хотел прокричать что-то, но голос пропал. Норрис даже не обратил внимания на него.

Чернота небес сменилась алым заревом. Кожа Вильгельма медленно покрывалась рубцами, ожоги поползли на спину, выгрызая горящими зубами борозды. А Вильгельм даже не мог двигаться, даже рот, чтобы прокричать в Пустоту, открыть не мог. Осталась только боль. Весь он был соткан из боли, и с губ капал только ужас ожидания собственной смерти.

Тогда он услышал крик Норриса. Так, будто бы их разделяли километры. Вильгельм с трудом открыл глаза, но не увидел ничего. А крик все отдавался в ушах противной пульсацией.

Мир тускнел, но Вильгельм все еще был не готов умирать. Мир еще раз пропустил через них свои щупальца, вырвал из горла Вильгельма немой крик. Почитателя стошнило.

И вдруг на шее вновь загорелся камень, будто копивший силы своим длительным молчанием. Артоникс налился светом, зарево настоящего пламени заискрилось на шее Почитателя. Камень громко хрустнул. В последние мгновения он вылил на грудь Вильгельма стальной сок, прорезав на теле его длинную борозду, и окутал спасительным куполом. Тело Вильгельма пролетело последнюю завесу границы перемещения и осталось целым.

Вильгельм не понял, что произошло. Тело обмякло. Он почувствовал толчок, невесомость, а потом – удар о твердую поверхность. Последний раз тело его пронзила спасительная боль, и он потерял сознание.

***

Вильгельм приходил в себя урывками. Иногда его уши начинали слышать что-то, но быстро заполнялись жидкостью и глохли. Иногда глаза его раскрывались, и за красной пеленой, он видел полоток, обвитый лианами, но быстро слеп. Вильгельм проваливался в безболезненную дрему.

Спальня завалена лекарствами и книгами по медицине, а у его постели дежурил Норрис. Новые ткани не хотели вырастать на спине Почитателя, раны с трудом зарастали. Сил на выздоровление у Вильгельма почти не было, и Норрис переживал, что даже если Эльгендорф окрепнет физически, с головой у него будет еще хуже, чем до этого.

Иногда зал первого этажа наполнялся криками и возгласами, принадлежавшими женщине. Тогда Норрис спускался. Крики быстро прекращались.

Прошли дни. Длинные, в Едином Космическом Государстве длившиеся дольше Земных. Кожа на спине Вильгельм выросла по кусочкам, любовно иголками взращенная Норрисом и инъекциями чистого урбания, но осталась рваной, покрытой глубокой сеткой шрамов. Органы начали функционировать как прежде, но все еще медленно, будто нехотя. Волосы пришлось отрезать по плечи, чтобы они не болтались выгоревшими клоками.

Но Эльгендорф был жив, и его искалеченный облик не играл роли.

Когда Вильгельм очнулся, было темно. Он попытался пошевелиться, но тело пронзила огненная волна боли, и он грохнулся на твердую кровать. Шрамы на спине покрылись алыми капельками.

– Что…За… – прохрипел Вильгельм, так тихо, что и сам с трудом услышал. В глубине темной комнаты послышалось копошение, быстрый топот ног и в один миг комнату озарил свет. – Свет..ло… Убери… – взмолился Почитатель, но свет лишь стал чуть тусклее – Норрис убавил его на пару единиц.

– Прости, но твои глаза должны опять привыкнуть к свету. Тут светлее, чем на Земле, – прошептал Норрис и подошел к кровати Вильгельма. Эльгендорф вздрогнул – на лице друга ни кровинки.

Вильгельм медленно повернул голову, огляделся, как смог. Они были в его спальне, белой, обвитой зелеными лианами и поросшей цветами по углам. За окном чернела пустота. Из гостиной доносился шум.

– Ты не хочешь мне ничего сказать? – спросил Норрис, когда они немного помолчали. Горло Почитателя почти пришло в норму, но все еще чесалось изнутри. Хотелось кашлять.

– Ты уже все знаешь, – вздохнул Вильгельм и прикрыл глаза. За длинными ресницами он все еще видел друга. – Зачем мне рассказывать? Ты ничего хорошего не услышишь.

Норрис сглотнул кислый комок, застрявший в горле. Лицо его скривилось.

– Зачем ты отдал ей браслеты? Ты мог сгореть, если бы камень не спас тебя, – прошептал Норрис и дотронулся до груди Вильгельма, на которой покоился спавший Артоникс. – Ты всю жизнь свою, жизнь всей Земли на кон камня этого поставил. Это безрассудство.

– Может быть, – сказал Вильгельм и повернул голову настолько, насколько позволяла изрезанная царапинами шея.

– Какой тут может быть? – Норрис вздохнул. – Ты представляешь, что бы случилось, если он тебя каким-то образом не защитил? Я…