Я даже не понимаю до сих пор, как это вообще случилось. Я столько раз, пока ты спал, пытался взять камень, провести хоть какие-то эксперименты с ним, но я даже дотронуться не могу до него. Что с ним?

– Генрих Ульман позаботился обо мне на миллионы лет вперед.

– Лучше бы он о себе позаботился также.

Вильгельм посмотрел на друга. Норрис не мог даже повернуться. Вильгельм хмыкнул. Хорошо, что рядом не было зеркала, иначе он бы тоже понял, почему Норрис так отворачивался.

– Это мой долг. Я испортил ей жизнь, а сейчас решил спасти ее.

– Какой ты все-таки дурак, – хмыкнул Норрис и кисло улыбнулся. – Все равно ведь спасти ее не получится, а если и получится… Неужели ты ее отправишь снова в прошлое? Придется снова лететь туда? Нет, даже не думай. Дурак ты все-таки, дружище.

Вильгельм пытался улыбнуться в ответ, но губы его, покрытые заборчиком ран, заболели. Он посмотрел в окно, за которым не было ни единой звезды. Зажмурился, и глаза пронзила боль. Свет показался ему еще ярче, чем был до этого.

– Она жива? – спросил Вильгельм, прокашлявшись, а друг кивнул. Долго молчал, подбирая слова. И лишь потом ответил.

– Я пытался вернуть Кате рассудок. Я столько всего перепробовал, что использовал, наверное, все свои знания. Я даже сбегал ночью в библиотеку, кое-что там взял на имя Ванрава, но даже они не книги ничего нового. Единое Космическое Государство не очень-то волнует моральное и психическое здоровье, – вздохнул он и продолжил. – Но стоило ей увидеть все вокруг, Катя заорала так, что я испугался. У нее ведь хрупкая нервная система. Она может не перенести таких переживаний.

– Я понял, – прервал его Вильгельм, сморщившись.

– Вильгельм, она выжила, – продолжил Норрис, кисло улыбнувшись. – Ты даже не представляешь, как хорошо она сохранилась. Ни одной царапинки.

Вильгельм, не сумев сдержаться, улыбнулся.

– Она не без сознания, а в о-го-го каком сознании, – хмыкнул Норрис. – Знаешь, как она спорит со мной? В Италии в девятнадцатом веке у нее совсем не такой настрой был, а сейчас она будто жить по-новому начала. Захотела жить что ли.

– Ну да, в Космосе-то и не такое захочешь, – усмехнулся Вильгельм. – А как…

– Я поколдовал с порошками, притупил ее эмоции и ощущения, но разум ее включен. Катя все понимает, но эмоции ее заперты внутри. Она не может чувствовать, а все ее действия будут механическими… Если не дать ей лечебный порошок, конечно, но я тебе делать этого категорически не советую. А то вцепится тебе в лицо и раздерет.

– Мы сможем стереть ей память после всего этого? – прервал его Вильгельм. – Когда вернемся?

Норрис вздохнул. Чуть нехотя кивнул. Вильгельм отвернулся к стене и посчитал цветки на лиане, росшей из кадки. Ровно сорок. Как же давно его не было.

Внизу вновь послышались шаги, возгласы и топот.

– Хорошо, – вздохнул Вильгельм и поморщился, попытавшись подняться на локтях. – А сейчас, пожалуйста, давай спустимся. Не хочу валяться в позе трупа. Я пока все-таки жив.

Он почувствовал странную пустоту внутри. Мысли о смерти уже не пугали, как в первый раз. Словно встретил старого друга. Норрис вновь мог только кивнуть. Он аккуратно взял Вильгельма за талию, тот обнял друга за шею и, с трудом, поднялся на ноги. Они были ватными и ощущались по колено.

– Нет, не говори, что… – прошептал Вильгельм и попытался опустить голову, но не смог. Норрис прижал его к себе сильнее.

– Все хорошо. Они твои, просто еще не все еще восстановилось. Ты был чуть ли не разорван. Хорошо, что Артоникс был при тебе.

Вильгельм вымученно улыбнулся и еще раз поблагодарил Генриха Ульмана за то, что через миллионы лет Учитель преподнес ему этот подарок.

Внизу жарко, настоящие тропики. Деревья в кадках спускали листья к полу, лианы обвивали стены и окна, а ягодные кустарники, выведенные Норрисом специально для Земли, шумели от ветра, подгоняемого искусственной циркуляцией воздуха. Они были в доме Вильгельма, подаренном Ульманом после победы в конференции. Благодаря дарственной его не так-то просто отобрать. Три этажа белоснежных комнат с кучей цветов, растений, деревьев, бассейном и собственной зарегистрированной лабораторией, пользоваться которой разрешено кому угодно, но только не Вильгельму. На одном из диванов лежала Катя, завернутая в белую мантию, цвет которой почти сливался с тоном ее кожи. Она на мгновение обернулась, посмотрела на Вильгельма и тут же отвернулась.

– Катя, я… – прошептал было он, но сзади послышались шаги. Медленные и размеренные. Насмешливый голос рассыпался в осколки ледяного смеха.

Норрис аккуратно усадил Вильгельма в кресло, а сам уселся рядом. Руки его комкали краешек рубашки. Вильгельм повернулся, посмотрел в темный угол, откуда медленно шли, стукая по стеклянному полу. С каждым шагом силуэт все лучше прорисовался, озаряемый все большими лучами. Вильгельм сразу понял, кто это был.

– Очнулся? Как жаль. А я уже хотела отрезать кусок от тебя себе на память, – проговорил силуэт шипящим голосом. Он все приближался, а округлости прорисовывались в белом свете ламп. Длинные ноги с выступом на стопе, напоминавшем каблук, руки, поглаживавшие узкую талию, в которую не могли бы поместиться обыкновенные органы.

– Лилиан, – прохрипел Вильгельм, сжав руки в кулаки.

Она вышла на свет неспешно, почти выплыла, словно ходьба для нее была вынужденным условием. Даже на расстоянии нескольких метров понятно, что роста она необычайного: выше Норриса и Вильгельма, намного выше Кати. Все ее тело покрывала зеленая и блестящая в свете ламп кожа. Лицо ее, словно высеченное из острой скалы, разрезала холодная усмешка, а в желтых глазах, оставшимися рептильими, на медленном огне варилась ненависть.

– Знаешь, какой кусок твоего тела я бы взяла себе? – спросила она, подойдя к нему совсем близко. Он почувствовал жар ее тела, аромат ее волос. Тонкие губы растянулись в хитрую ухмылку.

Лилиан уселась на подлокотник кресла и провела ступней по голени Вильгельма. Он посмотрел на нее с омерзением.

– Нет, не этот кусок. Там в тебе нет ничего особенного, – ответила Лилиан и схватила Вильгельма за подбородок, заставив повернуть голову, а потом выдохнула почти в его губы. – Знаешь, с каким удовольствием я бы срезала твое личико и повесила над кроватью?

– Жестокость Альбиона все еще живет в тебе, – процедил Вильгельм, а она провела пальцем с длинным когтем по его скуле.

– А ты все такой же малыш, – усмехнулась Лилиан и приблизилась к его лицу. Их носы соприкоснулись, а она выдохнула ему в губы. – Жалкая кукла Профессора…

– На твоем месте я был бы хоть немного благодарен, – прорычал Вильгельм, оборвав ее на полуслова, и,