– Нет, Фитц… Это моя жизнь. И решение буду принимать я.

– Ах вот как? – нахохлился Фитц.

Она кивнула.

– Значит, и думать больше не о чем? – настаивал он. – Решено окончательно и бесповоротно?

Софи снова кивнула.

– Если бы ты понимал, почему…

– А Я НЕ ПОНИМАЮ! – перебил он. – Ты же не хочешь ничего объяснить! Даже спросить нельзя, и при этом я ещё должен от радости скакать! А у меня из-за этого, между прочим, тоже вся жизнь наперекосяк!

Вот она.

Прямо перед глазами.

Холодная суровая действительность, которую оба старались не замечать.

Хотя теперь, когда всё выяснилось, стало как-то жутко спокойно.

Словно развеялось огромное удушливое облако, и в голове у Софи достаточно прояснилось, чтобы осознать:

– Что ж… значит, не сложилось у нас?

Хотя в душе ещё теплилась надежда ошибиться, и она затаила дыхание.

Но Фитц со вздохом согласился:

– Выходит, что так.

Потом с душераздирающей тоской во взгляде поднял домашний кристалл к лунному свету и медленно растворился в воздухе.

– Софи? – окликнула Эдалин, медленно опускаясь рядом с ней на холодную покрытую росой траву. – Что случилось?

Софи очень хотелось уверить её, что всё хорошо.

Но притворяться уже просто не было сил.

После ухода Фитца у неё подкосились ноги, и она так и осталась под панейком, наблюдая за падающими лепестками и прикидывая, сколько нужно просидеть, чтобы ими засыпало с головой.

На тот момент такая жизненная цель казалась наилучшим вариантом, по крайней мере, не хуже, чем признаться самой себе, что где-то в глубине души ещё теплится надежда на возвращение Фитца.

Она бы даже обошлась без широких театральных жестов… впрочем, если бы он немного поумолял о прощении, тоже неплохо.

В конце концов, хватило бы простого предложения: «Да мы оба хороши… может, давай завтра начнём с чистого листа?»

А на самом деле… они и впрямь расстались. Тем более странно, что и вместе-то как следует не были.

Она так и не привыкла считать его своим парнем.

Они даже не целовались!

А теперь…

Теперь придётся пережить столько неприятных, болезненных, неловких, нелепых моментов.

И кто-нибудь из друзей отвернётся.

Просто невыносимо.

– Можешь не рассказывать, что произошло, – успокоила Эдалин, обняв Софи за плечи. – Только ответь на один маленький вопрос. Просто намекни, из-за чего мне переживать.

При последнем слове у Софи сжалось сердце, и она поняла, как напряжено всё внутри. Словно все внутренности сплелись в один тугой узел, который никогда не распутать до конца.

Не хватало ещё перекладывать такую ношу на мать.

Она через силу кивнула, и Эдалин прижала её к себе и прошептала:

– Неприятности с Фитцем или старейшиной Орели?

По-честному стоило ответить: «С обоими».

Но эти слова так и не сорвались с языка, она не смогла открыть Эдалин всю правду.

Может, как раз поэтому мистер Форкл её отговаривал от поисков биологических родителей.

Понимал, каким грузом ляжет на душу это знание.

Как придётся притворяться.

Путаться в бесконечной лжи.

И, как ни противно, в этот момент разрыв с Фитцем оказался даже кстати.

Можно всё свалить на него, вот и готово прекрасное оправдание ручьям слёз на щеках.

Часть горькой правды, чтобы скрыть всё остальное.

– Ах ты бедняжка, – пожалела Эдалин, крепко её обнимая обеими руками.

И пока Софи всхлипывала на плече у Эдалин, одной крохотной ранкой на истерзанном сердце стало меньше.

Ведь при всей ненависти к Врунье, Недостойной Упоминания, она совершенно отчётливо понимала, что прекрасно без неё обойдётся.

Пусть та мать дала ей жизнь.

Эта подарила любовь.

И отец тоже.

И человеческие родители.

Всё остальное неважно.

Биологические родители её больше не интересовали.

Она даже надеялась никогда не узнать, кто её отец.

– Хочешь снова заночевать здесь? – спросила Эдалин, и после утвердительного кивка дочери одним щелчком пальцев телепортировала целую гору подушек и одеял, из которой в мгновение ока соорудила огромную уютную постель, а пока Софи устраивалась поудобней, рядом оказалась даже Элла.

Наконец Эдалин склонилась к дочери поцеловать на ночь.

– Побудь со мной, – шепнула Софи, ничуть не смущаясь такой детской просьбы.

Ей так хотелось побыть с мамой.

И Эдалин без малейших колебаний улеглась рядом, накрыв обеих ещё одним одеялом.

Вскоре у них в ногах примостились Винн с Луной, в ушах зазвучали песни Каллы о семенах, пускающих корни и ростки, что крепчают с каждым днём, а Силвени непрерывным потоком передавала Софи воспоминания о том, как они вместе парили в небе, всё выше и выше, оставляя позади все невзгоды.

И хотя глаза ещё щипало от слёз, и Софи казалось, что комок нервов внутри никогда до конца не рассосётся, она всё-таки поверила словам Эдалин:

– Всё будет хорошо.

И прошептала в ответ:

– Мамочка, я тебя люблю.

– И я тебя, Софи… больше всего на свете.

* * *

– Надо поговорить, – раздался позади Софи хриплый голос мистера Форкла, и она возгордилась, что не вздрогнула.

У неё было предчувствие, что он зайдёт, потому и устроилась на пастбище возле клетки горгодона, где наверняка не будет посторонних ушей. К тому же получила возможность убедиться в правоте Кифа: Винн с Луной действительно проникали в клетку злобного чудовища с помощью удивительной способности к телепортации… отчего стало не так страшно наблюдать за «игрищами» этой троицы.

Но ненамного.

– Как вы считаете, может, Винна с Луной так тянет к горгодону, потому что он последний представитель своего вида, и они как бы чувствуют в нём родственную душу? – спросила она, не поворачиваясь к мистеру Форклу.

– Вполне возможно, – согласился он, приближаясь к ней. – А может, вы просто переоцениваете маленьких упрямцев. Запретный плод всегда сладок. И от этого в детских глазах он становится только желаннее.

Похоже, это была шпилька в адрес Софи, но она решила не обращать внимания и перехватила инициативу.