войну с Испанией, которая правила Неаполем. Тем не менее, англичане и голландцы (включая ван ден Брокка) иногда сотрудничали в торговле с Испанией, используя тосканское знамя в качестве удобного флага. Ван ден Брокк не стеснялся участвовать в работорговле в Средиземноморье, хотя его целью было вымогательство выкупа у семей хорошо обеспеченных пленников. Он следил за тем, чтобы за рабами в его доме хорошо ухаживали, чтобы их можно было вернуть в отличном состоянии; у них должно быть "достаточно средств к существованию и одежды, чтобы их не испортили".52 Торговый дом Ван ден Брокка процветал до 1630-х годов, когда политические трудности с Испанией, конкуренция со стороны англичан и эпидемии сделали жизнь все более трудной. Но город сохранял свое первенство в средиземноморской торговле, особенно потому, что евреи-сефарды продолжали использовать его как связующее звено с другими центрами расселения сефардов: Алеппо, Салоники и, все чаще, Смирны.

 

IV

 

Огромный успех Ливорно не был чем-то исключительным. Генуэзцы также пытались создать свой собственный свободный порт в XVII веке, начав в 1590 году с продовольственных товаров и распространив тарифные льготы на все товары в 1609 году. Это был другой тип свободного порта, чем в Ливорно: в Генуе упор делался на свободный провоз товаров, в то время как в Ливорно упор делался на привлечение купцов, которые были бы свободны от ограничений на право проживания и ведения бизнеса. Характер города и его бизнеса сильно изменился с тех пор, как Генуя соперничала с Пизой, Венецией и Барселоной за господство в Средиземноморье. Переход от активной торговли к финансовому обеспечению испанского двора отразился на всем генуэзском обществе, хотя те, кто обслуживал испанский королевский долг, были членами элитных семей. К 1560-м годам они потеряли интерес к кораблестроению.53 Генуэзские корабли стали составлять меньшинство среди тех, что прибывали в порт Генуи: начиная с 1596 года более 70 процентов судов, проходивших через него, были иностранными. Вполне предсказуемо, что рагузанцы были очень активны, но также и ганзейские суда из Германии и Низких стран, а в XVII веке все более важную роль стали играть голландцы.54 В конце XVI века генуэзские купцы часто покупали доли в рагузских кораблях, но это лишь подчеркивает произошедшие перемены: мысль о том, что маленькая адриатическая республика может превзойти "ла Суперба", гордую генуэзскую республику, была бы высмеяна двумя столетиями ранее.

Генуэзцы считали себя союзниками испанской короны; король Испании предпочел бы видеть их своими подданными, но настойчивость в этом вопросе лишь ослабила привязанность генуэзцев к испанскому союзу. Чтобы показать, как Генуя вписывалась в их схему, в 1606 и 1611 годах испанцы добились того, что их данники, рыцари Мальты, получили приоритет в боевых приказах над генуэзцами, что, по справедливому мнению Генуи, означало, что Испания рассматривает ее как свою зависимость. Споры по этому поводу иногда доходили до того, что генуэзские и мальтийские галеры, готовые к бою, грозились направить пушки друг на друга, и испанским адмиралам приходилось заставлять их отступить. Но испанские финансы в значительной степени зависели от генуэзцев, чьи галеры перевозили слитки из Испании в Геную - почти 70 000 000 штук восьмерки в период с 1600 по 1640 год. Принцип, лежавший в основе генуэзских займов испанской короне, заключался в том, что авансы будут погашаться за счет доходов от серебра и золота, поступавших из Нового Света.55 Другие галеры были предназначены для прибыльной торговли шелком-сырцом из Мессины; шелк стал одной из основ возрожденного процветания Генуи столетием ранее, и он символизировал напряженные, но беспокойные отношения с Испанией, поскольку поставлялся из Сицилии, испанского владения, вместе с сицилийским зерном, и в то же время облагался высокими налогами со стороны испанского правительства, стремящегося выжать из купцов все до последнего пенни.56

Генуэзцы разделяли с венецианцами ностальгию по прошлым временам, по той эпохе, когда Генуя достигла величия, отправляя свои галеры по всему Средиземноморью и даже в дальние моря. Генуэзский дворянин Антонио Джулио Бриньоле Сале в 1642 году написал трактат, в котором рассмотрел аргументы за и против строительства нового галерного флота, который, как надеялись отцы города, вернет генуэзцам удачу. Он был убежден, что Средиземноморье - идеальный театр военных действий, поскольку "провинции более многочисленны и более отчетливы, где многие заходят в порт, так что каждый может легче найти работу". Построив галеры, можно будет возобновить "древние левантийские пути", которые были "особым театром приобретений и славы генуэзцев", - на этом он настаивал, признавая, что противники его плана утверждали, что Средиземноморье уже не выглядит так, как в средневековые времена, и строительство галер по средневековой моде не вернет тот утраченный мир.57

В конце XVI и XVII веков Средиземноморье переживало своего рода дезориентацию. Несмотря на попытки генуэзцев восстановить левантийскую торговлю, Средиземноморье утратило свое первенство в западноевропейском трафике в пользу атлантических купцов, для которых Средиземноморье было одним, и не обязательно самым интересным или важным, из тех, что простирались от Голландии до Бразилии и Ост-Индии, или от Англии до Ньюфаундленда и Московии.58 Первоначальные обещания пятнадцатого и начала шестнадцатого веков не оправдались.

 

 

Диаспоры в отчаянии, 1560-1700 гг.

 

I

 

Османские султаны и испанские короли, а также их налоговые чиновники проявляли большой интерес к религиозной принадлежности тех, кто пересекал подвластные им районы Средиземноморья. Иногда, в эпоху, отмеченную столкновением христианской и мусульманской империй, кажется, что Средиземноморье резко разделено между двумя конфессиями. Однако османы уже давно смирились с существованием христианского большинства во многих землях, которыми они управляли, в то время как другие группы перемещались (метафорически) между религиозными идентичностями. Мы уже сталкивались с евреями-сефардами, с их удивительной способностью мутировать в условно христианских "португальцев", когда они входили в порты средиземноморской Испании. Это существование, подвешенное между мирами, вызвало собственную напряженность в XVII веке, когда многие сефарды провозгласили заблуждавшегося еврея из Смирны Мессией. Аналогичные противоречия наблюдались и среди остатков мусульманского населения Испании. Трагическая история морисков разыгралась в основном вдали от Средиземного моря в период между обращением последнего открыто практикующего мусульманина в 1525 году и окончательным изгнанием в 1609 году; именно изоляция от исламского мира придала этому народу самобытность, вновь оказавшись между религиями.

Мир, в котором жили эти мориски, во многом отличался от мира, в котором жила другая группа conversos, еврейского происхождения. Хотя некоторые мориски предстали перед инквизицией, испанские власти поначалу закрывали глаза на то, что они продолжают исповедовать ислам; иногда можно было заплатить короне "услугу", за которую можно было получить освобождение от вмешательства инквизиции, которая с ужасом обнаружила, что не может увеличить