Он дал команду с планшета, и камера перед шлюзом развернулась. В тоннеле никого нет… погоди. Шлюз открывается. Какого черта? Корабли здесь будут только через…

Он проверил таймер.

Через семь минут. О’кей, значит, корабли прилетели раньше, но…

Ворота шлюза продолжали открываться, и он увидел, что в шлюзовой камере никого нет. Какого черта?

Погоди, есть. Один человек, шлем снимает. Кто…

И он узнал это лицо.

Нет. Это не может быть он, никак.

Дьюитт взял винтовку, открыл дверь и вышел в тоннель. Ворота шлюза продолжали открываться. Он увидел внутри шлюзовой камеры человека в скафандре.

– Джон?! Джон Хейес?! – заорал Дьюитт сквозь скрежет ворот шлюза.

Джон резко повернул голову, и их взгляды встретились. Да, это Джон.

Они смотрели друг на друга, казалось, это мгновение тянулось бесконечно долго. И тут шлем выскользнул из рук Джона и упал на пол шлюза.

Ворота открылись шире, и Дьюитт увидел троих… те самые Псы?

Дьюитт смотрел на четверых, стоящих в шлюзе. У Джона были всклокоченные волосы, недельная щетина, но это он, несомненно. Джон выглядел старше, но все таким же серьезным. Если не больше.

И с ним Псы? Логично в своем роде. До него доходили слухи – очень странные слухи.

Очевидно, они были правдой.

Оторвав взгляд от Джона, он посмотрел на Псов. Как и Джон, в скафандрах, как и Джон, без шлемов. И все трое смотрели на него.

Их пристальные взгляды несколько нервировали его.

Джон тряхнул головой.

– Мне… Мэтт? Это ты?

– Джон, какого черта ты тут делаешь?

– Я-то? Это ты какого черта тут делаешь?

Дьюитт увидел, как взгляд Джона упал на его грудь и стал жестким.

Черт, табличка МК.

Дьюитт растерялся. Что же сказать?

– Я…

Он запнулся.

Один из Псов, рыжий, с искалеченным ухом, пристально смотрел на него, слегка оскалив зубы и еле слышно рыча. Ведь эта тварь не нападет на меня, да? Дьюитт коснулся пальцем рычажка предохранителя, но не сдвинул его.

– Джон, все слишком сложно, и времени нет. Здесь сейчас будет нечто очень серьезное. Тебе надо уходить отсюда!

– Вторжение? Уже?

Дьюитт моргнул.

– Ты знаешь?

– Мэтт… только скажи мне, что ты не заодно с МК.

– Джон, я тебе обязан… черт, я тебе всем обязан, после Ибиня. Так что послушай меня. Спаси свою жизнь, спаси жизни Псов, уходите отсюда сейчас же.

– До вторжения еще неделя…

– Никак нет. Они высаживаются прямо сейчас!

Джон уставился на Дьюитта.

– Я не знаю, что происходит, но, клянусь богом, Мэтт, что если ты помогаешь этим ублюдкам…

– Слушай меня, Джон. Уматывайте отсюда сию секунду или погибнете.

Пискнул планшет Дьюитта. Он посмотрел на экран, прочел текст и поднял взгляд.

– У вас три минуты.

Он достал из кармана брелок-ключ и кинул старому другу.

– Бегите.

Сенатор Хейг сидела в кресле, а мастер по гриму делала ей макияж. В дверь заглянул ассистент оператора.

– Сенатор, мы готовы, если вы готовы.

Линда Хейг встретилась взглядом с гримером. Та в последний раз провела кисточкой по ее лбу, наклонила голову, удовлетворенно кивнула и отошла.

Линда сняла фартук, встала и подошла к сцене. На телесуфлере уже была первая страница ее речи.

– Я готова. Дайте в качестве фона ступени.

Ассистент поднял большой палец.

Линда посмотрела через плечо, убедилась, что на стене фона – стенном экране с супервысоким разрешением – снимок Капитолия.

Год назад в «Минуте в Вашингтоне» снимали бы это видео на зеленом фоне, а потом наложили бы снимок, но новая система нравилась ей больше.

Скорее даже она ею гордилась. После того как она подмазала бюрократов из БПИ, провела через комитет серию грантов на развитие и коммерциализацию технологии. В результате в ее штате было создано почти 500 рабочих мест.

Создание рабочих мест – дело хорошее, но еще лучше, что в AppLogic хорошо знали, откуда получили масло на свой кусок хлеба, и, как только гранты пошли в фирму, она стала ее верным донором на выборах.

Ладно, хватит наслаждаться старыми победами. Пора достичь новой.

Линда повернулась к камерам. Собралась, сделала привычное лицо, озабоченное и готовое вести вперед.

А затем повернулась к продюсеру:

– Это пойдет до выступления президента, так?

Продюсер кивнул.

– Мне сам Джекоб Мотт позвонил. Он сказал четко. Перед выступлением президента.

– Хорошо.

Линда посмотрела на камеру А. Загорелся красный огонек.

Пора.

– Мои собратья американцы. Годами мы слышим, что наступили сложные времена в экономике, о трудностях с бюджетом, о том, как они возникли в результате заговора генеральных директоров против простых людей, о доморощенных террористах, об изменениях климата, вызывающих природные катастрофы, такие как Калифорнийское Землетрясение. В последние месяцы вы – и мы – узнали нечто важное.

Она выделила слово, подняв палец.

– Наши проблемы и в Соединенных Штатах, и в глобальной экономике в целом вызваны не только действиями террористов на Аляске и в Техасе, не только плутократами у нас дома и не только проблемами с окружающей средой. Нет, недавно мы узнали, что наши проблемы вызываны еще и эгоизмом немногочисленных заговорщиков. Общие проблемы требуют общих решений. Однако в то время, когда все достойные граждане…

Она развела руки, будто показывая всех слушателей разом.

– …работают вместе, когда каждый вносит свой вклад в решение общих проблем, эти немногочисленные заговорщики не только отказываются внести вклад в общее дело, но и целенаправленно саботируют наши усилия. Было бы уже достаточно плохо, если бы эти плутократы, эти могущественные властители денег попросту обворовывали нас, отказываясь честно платить свою долю. Но в реальности все еще хуже.

Она сделала паузу, будто давая возможность задать вопрос. Еще. Еще чуть-чуть. Уже неуютно. И, добившись нужного уровня напряжения, повернулась к камере В.

– Сегодня мы сталкиваемся с серьезнейшими вызовами. Нам нужна не только каждая пара рук, но и каждый ум – и каждое человеческое сердце, – чтобы восстановить Калифорнию, восстановить нашу страну, восстановить нашу планету. И в это время, когда весь мир объединяет усилия для решения проблем, одна десятая процента сидят сложа руки. Закрыв свои умы. Закрыв даже свои сердца. Как же? Они, эта одна десятая процента, элитарии, плутократы, не удовлетворены тем, что воруют из общественного кармана, не платя налоги и не вкладывая свой труд. Это можно было бы объяснить обычной жадностью. Преступной, неправильной, незаконной… но просто жадностью.