весьма несовершенным, но зато я понял, что именно нужно доработать, и смог успешно провести эксперимент с управлением его поведением.

Кальмин взглянул на бумаги с отчетами и, тяжело вздохнув, отложил их в сторону. Все это было напрасно. Он вновь почувствовал тяжесть несбыточных надежд и обманутых им идеалов, попытался вспомнить, сколько людей было обречено на верную смерть, в то время как лаборанты все подробно записывали и гадали, где именно совершили ошибку, пока готовили к экзекуции следующую жертву. Откровение Маноя, который сегодня пребывал в благодушном состоянии и болтал без умолку, дало множество ответов, но кое-что еще оставалось за гранью понимания юного фармагика.

— Я давно хотел спросить, но все как-то не решался, — произнес он слегка дрогнувшим голосом, глядя прямо в глаза собеседнику. — Зачем вы это делаете?

— Как зачем? — изумился Маной. — Ты разве не мечтаешь о лучшем мире, где людям не страшны болезни, усталость, боль и старость? Разве не хочешь, чтобы все навсегда забыли о горе, разочаровании, зависти и злобе, оставили в прошлом самые низменные человеческие качества? Посмотри вокруг — повсюду хаос, разрушение, порок. Это мир такой? Нет, во всем виноваты люди, населяющие его! И я могу это исправить!

Увлеченный собственной речью, он вскочил на ноги и взмахнул руками, выплеснув из бокала остатки вина. На его лице сверкала самодовольная улыбка гения, наслаждающегося своим триумфом. Глядя на него, Кальмин понял, что благие побуждения вывели Маноя на ложный путь достижения счастливого будущего. Или, быть может, это единственно верный путь?..

— Академия расцвела при мне, — продолжил Маной. — Я смогу править страной и даже всем миром, в котором останутся только идеальные люди. Глупцы вроде Бахирона, Илида, Шеклоза и остальных комитов думают лишь о политике, власти, деньгах, сеют раздоры, превращают государство в кромешный ад. Поганые политиканы забыли, что страна — это не территория с определенными границами, не название, не строчки в каких-то бумагах, порожденных вздувшимся бюрократическим аппаратом. Страна — это люди. Все зависит только от людей. И сейчас они убивают друг друга, грабят, насилуют, испытывают ужасные страдания тела и души. Но скоро все изменится.

— Но фармагулы — не люди, — решился возразить Бол. — Это лишь безвольные монстры в человеческом обличии. Править ими — все равно что играть в куклы. В конце концов, они могут и нас убить в порыве ярости.

— Беспокоишься о своей жизни? Это похвально. А то лекари в рвении помочь всем вокруг часто забывают о собственном здоровье, — задумчиво произнес глава Академии, разочарованно разглядывая опустевший бокал. — Не переживай. Я разработал специальный состав, который при введении в организме заставит тело выделять особый феромон. Учуять его могут только фармагулы и, возможно, некоторые животные. Соответственно, на этого человека они нападать не станут.

— А что делать с огромным кукольным театром, в который превратится Алокрия после активации формулы? Зачем вам страна, заполненная безмозглыми фармагулами?

— Что-то ты слишком сильно разволновался, — заметил Маной. — Успокойся. Это ведь временно. Сейчас мне нужны солдаты, чтобы захватить власть. Безмозглые фармагулы, как ты выразился, идеально подходят на эту роль. Конечно же, я понимаю их ущербность. И поэтому, когда я избавлюсь от навязчивого Комитета, убью бродящего по лесам Евы Бахирона Мура, наведу порядок в Марии и очищу Илию от преступников Синдиката и смертепоклонников, то сразу же направлюсь в нашу донкарскую лабораторию, где смогу доработать формулу. Фармагулы обретут разум и условную свободу воли, но при этом сохранят все преимущества своих новых тел — долголетие, иммунитет к болезням, высочайший болевой порог, неутомимость. К тому же я помогу им избавиться от таких вредных чувств и эмоций, как злоба, зависть, безразличие, страх, нетерпимость, скорбь, тревога, отчаяние, неуверенность, похоть и так далее. Это идеальное общество. Глазом моргнуть не успеешь, как поймешь, что оказался в лучшем мире, о каком можно было только мечтать.

Голова Кальмина гудела от роящихся в ней мыслей. Только он начал было думать, что понял, каким на самом деле человеком был Маной Сар, как тут же узнавал что-то новое, напрочь переворачивающее представление о нем. Его гениальность не вызывала сомнений, но кто скрывался за необъятным талантом — властолюбивый психопат или альтруист, готовый пойти на великие жертвы ради великого блага?

"Да какая разница…", — подумал юный фармагик, посмотрев на пробившийся сквозь задернутые шторы лучик света, который выхватывал из полумрака особняка летающую в воздухе пыль. Ведь если почаще выходить из подвальной лаборатории, обращать свой взгляд на что-то кроме фармагии и вспоминать о том, что происходило в Алокрии, то в конечном итоге все теряет всякий смысл…

— Вы говорили, что у мастера Шеклоза есть план насчет уничтожения купола, — произнес Кальмин. — А вы собираетесь избавиться от Комитета. Разве это не обречет страну на верную гибель?

— Ерунда, — небрежно отмахнулся Маной. — Идиотский план Мима ни на что не годится, но пусть комиты займутся хоть чем-нибудь, лишь бы мне не мешали. А сам купол — не проблема.

— Не проблема? — изумился юноша. — Почему?

— Потому. Тебе пора возвращаться к работе. А мне надо идти во дворец наместника, — глава Академии посмотрел на свою мантию и сокрушенно покачал головой. — Эх, запачкал. Кажется, на втором этаже лежали запасные…

— Постойте! — вскрикнул Кальмин, срываясь с места. — Умоляю, объясните ваши слова насчет купола!

— Ты сегодня действительно слишком взволнован. С тобой все в порядке? — подозрительно спросил Маной.

— В порядке? В каком порядке? — опешил юный фармагик. — От купола веет какими-то дрянными ветрами, которые коверкают саму реальность, а людей либо убивают на месте, либо превращают в каких-то невообразимых чудовищ! Все ли со мной в порядке? Нет! Наступает конец времен, а вы утверждаете, что это не проблема!

— Ты начинаешь меня злить. Возьми себя в руки.

— Но как…

— Если бы рядовые члены Академии уделяли больше времени теории, то мне бы не пришлось объяснять простейшие вещи, — с растущим раздражением произнес Маной. — Я почему-то успевал и фармагию изучать, и алхимические формулы зубрить, и огромные трактаты по реамантии читать. А еще я работал в лаборатории у Патикана Феда, занимался лечебной практикой и преподавал. И все это в твоем возрасте.

— Простите мне мою глупость, — Кальмин понуро опустил голову. — Не всем суждено родиться таким гением, как вы.

Его слова вернули Сару благодушный настрой. Конечно, мнение подчиненных мало что для него значило, но когда они признают свою глупость в сравнении с его талантом и умом — это всегда так приятно…

— Ладно, слушай, — Маной улыбнулся. — Как я уже сказал, в свое время мне довелось освоить теорию реамантии. Не скажу, что знаю все, но известно мне многое. И