недостаточно, чтобы победить однорукого, слепого на один глаз, пастуха. И сейчас Феликс понимал, что сила Дэя была не только в его умении быстро отражать удары и правильно выгадывать моменты для атаки, но и в самом его теле. Дэй, безусловно, обладал той удивительной силой, которая превосходит обычную человеческую мощь в три, а то и больше раз. Но это открытие почему-то не сильно удивило Феликса. Возможно, все из-за того, что он уже давно понял, что Дэй не просто какой-то бедный пастух, а человек, который скрывает в своем сердце некую тайну, которой еще не готов поделиться. Феликс уже несколько раз пытался завести с ним разговор на эту тему, но тот все время уходил от ответа, а после случившегося, как и во время ситуации с Казией, он на несколько дней замкнулся в себе.

Но если Дэя еще можно было хоть как-то прочесть, угадать его чувства и перенесенные им раны, то Эн оказался для Феликса еще большей загадкой, чем прежде. Маленький никс неоднократно ловил себя на мысли, что не может в полной мере оценить этого таинственного ювелира, который, как и Дэй, скрывал ото всех свои помыслы. Каждый раз, когда маленький никс думал об Эне, ему казалось, что в своих мыслях он преуменьшает силу молодого ювелира. И история с Труцидаром в который раз доказала, что Эн во много раз сильнее, чем Феликс предполагал. Это осознание пришло к нему, когда Изеул поднял своего мертвого сына, и Феликс увидел, что Эн не просто нанес пикту смертельную рану, но и смог на мгновение скрестить с ним свой меч. И это еще больше показывало, насколько искусен был Труцидар. Та яркая вспышка, которая мелькнула перед тем, как Эн пронзил сердце воина, была результатом их молниеносной атаки, незаметной с первого взгляда. Даже Феликс, глаза которого были натренированы примечать мельчайшие детали, не смог понять, что случилось, пока не увидел меч Труцидара, которым он отразил первую атаку Эна. Удар ювелира оказался настолько сильным, что оставил глубокую трещину на клинке воинственного пикта. Еще бы один-два таких удара, и меч Труцидара сломался бы пополам.

Но не только Феликс оказался в недоумении от такого исхода событий. Поражены были все, включая Эскера и Анью. После того, как их отпустили, Эскер спросил у Эна, что тот сделал с деревом, что оно так загорелось, на что тот, вопреки своему обычному прямолинейному характеру, ответил более философским высказыванием, что «произошло неизбежное». В отличии от Дэя, молодой ювелир не стал замыкаться и увиливать от ответов, но в его словах и поведении недолгое время прослеживалась еле уловимая перемена. Если раньше Эн пронзал своим золотым взглядом каждого, кто с ним вел беседу, то сейчас в разговорах он все чаще отводил глаза, глядя куда-то в пустоту, и казалось, целиком погружаясь в свои мысли, хотя ответы его были все такими же твердыми и решительными. Это длилось не долго, и спустя несколько дней он вновь стал самим собой, выражающий подавляющее высокомерие.

Перемены Эна в обратную сторону произошли как раз тогда, когда их отряд покинули трое человек. Джелу, хоть и пришел в себя, больше был не в состоянии продолжать путь, и Эскер велел еще двоим наемникам, которые совсем недавно присоединились к ним, сопроводить его до Ашура. Такое решение показалось Феликсу вполне обоснованным, так как он понимал, что измученный Джелу вряд ли смог бы в одиночку преодолеть тот путь, что они смогли уже пройти. А еще, из-за того, что их взяли в плен, экспедиция сбилась с намеченного маршрута, и им пришлось потратить несколько дней на то, чтобы вернуться к тому месту, где их схватили. Это тоже не вызвало ни у кого вопросов, так как еще в Меридиане, перед отплытием, Эскер рассказал им, что уходить с безопасных троп будет весьма опрометчиво и глупо.

Еще раз бестолково потерев крохотный шрам, Феликс потянулся к теплой миске с луковым супом, чтобы хоть как-то занять руки, одновременно покосившись на сидевшего рядом наемника. Ночь выдалась тихая, и не только потому, что ветер в этих местах был не такой сильный, но и из-за того, что компанию ему сейчас составлял немой Серафиль — еще одна неразрешимая загадка для Феликса. После того, как Изеул вернул все их вещи и коней, им пришлось еще задержаться на пару часов, так как Серафиль вздумал прочитать заупокойную молитву, пусть даже и без разрешения самого Изеула, который унес тело своего сына на корабль. И сейчас, по своему обыкновению, Серафиль снова склонился над истрепанным томом Книги Эрна, плотнее накинув на себя свой дорожный плащ.

Мысли о прошедших событиях, и гробовое молчание набожного наемника, навеяли на Феликса тоску, и он решил переключить свое внимание на что-то более веселое, но так ничего и не придумал. Он хотел было спеть какую-нибудь веселую песенку, и уже было собрался затянуть «Был в таверне как-то спор…», но тут же понял, что совсем забыл второй куплет. Песни никак не хотели приходить в его голову, и поэтому он посмотрел на ночное небо, чтобы полюбоваться звездами. Но даже эти яркие огоньки, разбросанные по всему небосводу, словно драгоценные семена пшеницы по мановению небесного сеятеля, навевали на него необъяснимую тоску. Это были не те звезды, к которым он привык, и сейчас они стали казаться ему глазами злых богов, неотрывно следящих за ним из темной пустоты.

— У тебя суп сейчас выльется. — раздался рядом с ним размеренный голос Дэя.

Пастух так тихо подошел, что Феликс от неожиданности чуть было не пролил остатки своей похлебки на землю.

— Святая Дева-Искупительница, Дэй, не нужно так пугать меня. — проговорил Феликс, подскочив на месте. — Боги не наделили меня звериным слухом, поэтому, пожалуйста, в следующий раз постарайся быть более приметным.

— Извини, извини. — улыбнулся Дэй, покосившись на свободную руку Феликса, которая потянулась к сумке со скрижалью, плотнее прижав ее к хозяину. Феликс тоже заметил это свое непреднамеренное движение, и сам не понял, почему так поступил. Видимо, это был рефлекс, который за последнее время выработался у него в этих землях. Поэтому, чтобы сгладить неловкий момент, он сделал вид, что ищет в маленьких карманах сумки вяленое мясо. Пока он это делал, к ним, уже более громко и заметно, подошла Анья.

— Прибереги свои мышиные запасы на потом, мальчик. — проговорила она, отодвигая когтистой рукой протянутый Феликсом лоскут сушеного мяса. — Из-за этой трусливой крысы мы потеряли больше недели пути, и поэтому еду сейчас нужно расходовать более осторожно. До Зерзуллы путь