Джеймс был подходящим кандидатом — мужчиной и протестантом. Заигрывание с д’Обиньи и его друзьями-иезуитами были всего лишь подростковым увлечением. Он был до глубины души возмущен ограничениями, которые накладывали на него лорды, и особенно Бьюкенен, его ненавистный наставник. Он жаждал взойти на престол, наделенный большей властью, чем в Шотландии, и, надеясь на такую награду, как Англия, решил не делить династические претензии с матерью, которую даже не помнил.

В том же месяце, когда Елизавета своими решительными действиями изменила Акт о безопасности королевы, Яков проинформировал Марию, что всегда будет уважать ее как «королеву-мать». Но это большее, на что он согласен. Не может быть и речи о совместном правлении или о ее возвращении в Шотландию в качестве королевы. Для Марии это стало самым жестоким ударом. Читая послание, она не верила своим глазам. Ее реакция — приступы рвоты, отчаяние и ярость. «Обращаю Ваше внимание, — негодовала она, сдерживая слезы, — что я Ваша истинная и единственная королева. Больше не оскорбляйте меня этим титулом королевы-матери… в Шотландии нет других короля или королевы, кроме меня».

Мария тут же написала Кастельно и потребовала, чтобы в переписке с Яковом тот не называл его королем. Она угрожала, что проклянет сына и лишит его наследства, если он не послушает ее и заключит сепаратное соглашение с Англией. Это был удар в самое чувствительное место, разрушающий все, за что Мария боролась с момента возвращения в Шотландию из Франции. «Я думаю, — писала она, — что никакое наказание, божеское или человеческое, не может сравниться с такой огромной неблагодарностью, если он в этом повинен, как решение силой и тиранически захватить то, что по справедливости принадлежит мне и на что он не может иметь никаких прав, иначе как через меня».

Тем не менее через год договор с Англией был подписан. Яков — возможно, сам того не сознавая, — сделал неизбежной казнь матери в замке Фотерингей. Своей подписью под договором он сделал Марию бесполезной и ненужной. Для Марии, которая перенесла столько ударов, когда ее враги или соперники считали, что она стоит у них на пути, это стало окончательным поражением. Она впала в отчаяние. Пророчество «Расследования» теперь стало сбываться: «Настоятельно необходимо отважиться на крайние меры…»

С этого момента Мария готова была выслушать любой план, который давал ей шанс на побег, каким бы неисполнимым он ни казался и какими бы странными ни выглядели его сторонники. А Уолсингем ждал ее. «Крот» во французском посольстве был больше не нужен, потому что Уолсингем успешно шантажировал Кастельно. Под угрозой предать огласке его участие в заговоре Трокмортона от Кастельно потребовали показывать все имевшиеся у него письма — от Марии и к Марии. Затем, после того как Паулет сменил сэра Ральфа Садлера в качестве тюремщика Марии и ее перевели в более надежный замок Татбери, все ее контакты с внешним миром прервались. Нужды притворяться больше не было. Все письма следовало передавать Уолсингему, чтобы он затем направил их адресатам. Мария возмущалась таким грубым вмешательством, но все было бесполезно. Теперь в ее письмах не осталось ничего конфиденциального, поскольку глава шпионской сети Сесила открыто читал их.

К тому времени, как созрел настоящий — хотя и абсолютно нереалистичный — заговор с целью убийства Елизаветы под руководством легковерного молодого человека по фамилии Бабингтон, Уолсингем уже сплел свою сеть. Ловушка была расставлена. Уолсингем писал Лестеру: «Если устроить все должным образом, это сломает шею всем опасным махинациям, пока правит Ее Величество». В этот раз ошибки быть не должно. Игра подходила к концу. Доказательства будут добыты любым путем — честным или нечестным, — и Елизавета будет вынуждена действовать согласно Акту о безопасности королевы. Сесил победит, а Марию отправят на плаху.

Мария очень страдала, когда ее сын, Яков VI, отверг ее, чтобы расчистить путь собственным династическим перспективам. Сэр Эмиас Паулет, ее тюремщик в Татбери и Чартли, бесстрастно предсказывал реакцию Марии. Он предупреждал Уолсингема, «дух ее крепче всего в несчастиях, и когда она готова на все, то провоцирует своих врагов на худшее». Несмотря на боль в ногах и слабость, вызванную в основном неподвижностью, это была та же Мария, которая надела стальной шлем и возглавила армию во время «загонного рейда», а также проявила смелость и изобретательность в отношениях с Дарнли после убийства Риццио.

Она тут же потребовала объяснить, почему Паулет оборвал ее связи с внешним миром. Уолсингем понял, что с Кастельно он перегнул палку. Чтобы заманить Марию в ловушку, нужно не ограничивать ее контакты, а найти ей нового адресата, которому она доверяет и переписку с которым считает безопасной. Кастельно больше не годился на эту роль, поскольку был дискредитирован и в Англии, и во Франции — участием в заговоре Трокмортона, а также помощью Марии, выходившей за рамки его инструкций. В сентябре 1585 г. на посту французского посла его сменил Гийом де л’Обепин, барон де Шатонёф.

Гениальность Уолсингема как шпиона заключалась в его способности проникать в сети своих противников и использовать их в своих целях. Он завербовал предателя из числа католиков, Гилберта Гиффорда, чтобы установить контролируемый канал связи между Марией и французским посольством. Гиффорд был другом одного из агентов Марии в Париже, который поручился за его надежность. Эта операция началась в конце января 1586 г., и вскоре Уолсингем собрал свежую подборку документов, большего объема и более информативную, чем раньше. Мария доверяла Шатонёфу, считая его ревностным католиком, который может дать ей свободу и серьезно относится к папской булле 1570 г., объявлявшей об отлучении Елизаветы и призывавшей к ее свержению. Она писала ему откровенные письма, не догадываясь, что Гиффорд работает на Уолсингема и приносит ему все письма, прежде чем доставить их в посольство.

Мария советовала Шатонёфу искать «шпионов» и «кротов» среди его секретарей. Она также усвоила урок относительно использования квасцов в качестве невидимых чернил. Такую тайнопись слишком легко обнаружить, признавалась она, «и поэтому используйте их только в крайнем случае». При отсутствии альтернативы Мария предлагала прятать секретные сообщения «в новых книгах», которые ей присылали, «всегда делая записи на четвертой, восьмой, двенадцатой и шестнадцатой страницах, и так далее, через четыре… и прикреплять зеленые ленты к тем книгам, в которых есть такие послания».

Мария также просила, чтобы письма к ней плотно сворачивали и прятали в подошвах новых модных туфель, которые она по-прежнему носила и регулярно заказывала, или помещали между досками сундуков и ящиков, использовавшихся для доставки шелка и других товаров из Лондона и Парижа. В самый разгар операции с целью спровоцировать Марию Гиффорд использовал маленькую водонепроницаемую коробочку, которую опускал в отверстие для пробки в пивном бочонке, так что она плавала на поверхности пива. Уолсингем поручил Паулету перехватывать бочонки, еженедельно поставлявшиеся пивоваром. Затем, в нужный момент, главный дешифровщик Уолсингема ехал в Чартли, проникал инкогнито в дом Паулета, чтобы прочесть и скопировать перехваченные документы, после чего их вновь аккуратно запечатывали, а коробочку возвращали в бочонок.