– Ничего странного, – отрезал полковник, – япроверил. «Скорая» констатировала сердечный приступ. Самая обычная вещь.

– Но не в двадцать же лет!

– Ей двадцать три.

– Тоже не возраст. Ладно, хорошо, согласна, пусть дикаявещь, произошедшая в клинике, случайность, но взрыв машины? Сама по себе она невзлетит на воздух.

– Кто сказал про взрыв? – удивился Дегтярев.

Я растерялась.

– Но ведь «Жигули» загорелись, погибла Лена, подругаПоли…

– Ничего криминального, следов тротила не нашли, простозамкнуло электрику, вот и полыхнуло…

– Хорошо, пусть и это происшествие без злого умысла, ноубитая дама в примерочной? Ведь туда вошла Поля, и никто не знал, что женщиныпоменялись кабинками!

– С чего ты взяла про выстрел?

– Полина сказала, а ей милиционер объяснил!

– Глупости. Никто никого не убивал.

– Я сама видела кровь!

– Ну и что? У умершей был туберкулез, просто случилосьлегочное кровотечение, и несчастная погибла в примерочной. Жаль, конечно, ноопять ничего особенного.

– Но в занавеске была дырочка, такая круглая, сопаленными краями…

– Ерунда, – не сдавался Дегтярев, – кто-тослучайно приложил к драпировке сигарету, от пули остается совсем другой след.

Я в растерянности добавила:

– Но Поля сама мне сказала, что кто-то за ней охотится…

– У Полины в голове солома, – обозлилсяДегтярев, – вернее, была, потому она и разбилась! Виданное ли дело – такгонять…

– Она всегда ездила осторожно.

– А сегодня изменила этому правилу. Кстати, тыразрешила ей взять «Форд»?

– Нет, – пробормотала я, – она вчера непро-сила…

– Вот видишь, – удовлетворенно вздохнулприятель, – совершенно безголовая девица, сначала хватает бесцеремонночужую машину…

– Но ее «Жигули» сгорели, – попыталась я оправдатьдевушку, – она небось только утром сообразила, что в институт не на чемехать! Кеша с Зайкой отбыли в семь, за Маруськой школьный автобус прибыл вполвосьмого, а Поля только через тридцать минут после этого сообразила, что догорода не добраться, ну и прихватила «Форд». Кстати, она хорошо знала: я всегдадаю машину, если кому надо.

– Ага, – кивнул Дегтярев, – значит, она незахотела тебя будить?

– Именно!

– Влезла в иномарку и, естественно, не справилась суправлением. Сама виновата!

Честно говоря, я не ожидала от Дегтярева такой жестокости,но, наверное, профессия накладывает отпечаток на поведение. Вот и для моейподруги, Оксаны, человек, лежащий на операционном столе, всего лишь тело.

– Не могу жалеть больного, – говорит она, –потом обязательно проникнусь, а во время вмешательства ни за что.

И Женька зовет трупы «жмуриками», и Аркадий совершенноспокойно советует клиентам-»браткам», как лучше избежать ответственности. Он недумает в момент обсуждения стратегии поведения обвиняемого на суде, что передним убийца или разбойник. Работа есть работа, и иногда она огрубляет человека,лишает его эмоций.

– Значит, дело не откроют…

– Нет причин, не было случая, предусмотренногоУголовным кодексом.

– Когда можно забрать тело?

– Не нужно, – ответил Дегтярев, – я позвонилв Америку Нине, она приедет через пару дней и отвезет останки в США.

– Почему? – удивилась я. – И потом, как тыдозвонился, она уехала отдыхать!

Александр Михайлович вздернул брови.

– Это ее дело, где хоронить дочь. Говорит, в Россииникого не осталось, ухаживать за могилой некому. Насчет отдыха, не знаю. Набралномер, Нина сняла трубку.

– Но кто же разрешит хоронить российскую гражданку вШтатах?

– Ты забыла, что Поля еще и американка, – напомнилДегтярев.

Я прикусила язык. А ведь верно. В 1977 году Нинка была напятом месяце, когда ей предложили сопровождать в Нью-Йорк в качествепереводчицы артистов то ли драматического театра, то ли какого-тосимфонического оркестра, сейчас уже не вспомню. Тот, кто не забыл семидесятыегоды, знает, как трудно, вернее, невозможно было попасть в Америку. Нинушкапоколебалась пять минут и, естественно, согласилась. Рассуждала она просто:пять плюс два будет семь. Успеет вернуться до родов. К тому же Ниночка у насдама полная, с большой грудью, живот у нее и без беременности выдавался горой…Одним словом, она рассчитывала на то, что никто ничего не заметит, и оказаласьправа. Никому и в голову не взбрела мысль о беременности переводчицы. Тем болеечто Нинка носилась колбасой, совершенно не испытывая недомоганий. Правда, онапостоянно покупала бутылочки, соски, костюмчики и невиданные в СССР непромокаемыетрусики… Любопытствующим Нинка коротко сообщала:

– Скоро племянница должна родить…

Все шло прекрасно, неприятность случилась в предпоследнийдень гастролей. Ночью неожиданно начались схватки, и Нинку сволокли вгоспиталь. Назрел жуткий скандал. Артисты улетели на Родину без переводчицы.Представитель советского посольства влетел в палату и начал злобно выплевыватьфразы о предателях социалистического строя, решивших отдаться в лапы платнойкапиталистической медицины. Нинка страшно нервничала, ей даже закралась вголову мысль: а не попросить ли политического убежища? Дома-то все равно теперьжизни не будет. Остановило ее от этого поступка воспоминание оматери-пенсионерке…

Уж не помню, кто был в 1977 году американским президентом,но его супруга навестила с благотворительным визитом клинику, где лежала Нинка.Узнав, что в одной из палат лежит советская гражданка, родившая недоношенногомладенца, первая леди мигом извлекла из этой ситуации все политическиедивиденды.

Она направилась к Нинушке, принялась, элегантно улыбаясь длябесчисленных журналистов, обнимать роженицу, а потом сделала несколькозаявлений. Во-первых, все расходы по содержанию и пребыванию Нины с дочерью вклинике оплатит первая леди. Во-вторых, она готова стать крестной матерью младенца,в-третьих, девочка по законам США считается американской гражданкой, поэтомузавтра в палату доставят соответствующий документ.

На другое утро в больницу и впрямь вновь прибыла женапрезидента. За ней двигались ладные парни, несущие огромную корзину с орхидеямии чемодан, забитый приданым для новорожденной.