– Что стряслось? Плохой день?

Она кивнула. Взяла пиво. Сделала глоток.

– Поделишься? – спросил он.

– Пока нет, – сказала она и затем прибавила: – Как думаешь, реально поставить жучки к Глущенко и Мехмету? Случайно нет знакомых?

Буров покачал головой, глядя на нее со смесью изумления и восхищения:

– Хочешь в места не столь отдаленные? Я слышал, в Турции они лучше, чем в России.

– Хочу найти что-нибудь на Горшкова. Я знаю, что это он, все знают, но нужны факты. – Она сделала глоток пива. – Есть надежда по Катару?

– Маленькая, но есть. Никто ничего не гарантирует, ты же понимаешь.

Они сидели в креслах у окна, смотрели на Босфор и пили пиво.

Потом пришло сообщение от Димы:

«Родственники Г. – по ссылке. PS: Весь в предвкушении встречи с тобой))».

Она вздохнула. Эх, Дима, Дима, знал бы ты, что я делала полчаса назад. По-прежнему любил бы меня, хотел бы поцелуев и прочего? В кресле напротив – еще один претендент. Смотрит, сочувствует, раздевает взглядом, надеется на второй раз. Но ей не нужен второй, после Халафа. После ножа. Ей нужен Горшков. Все мысли – о нем.

Она открыла список родственников Горшкова. У сына и дочери – его фамилия, а у матери – другая.

Обухова Марина Геннадьевна.

Проверим вас по базе, Марина Геннадьевна?

«Obukhova» – Ввод.

На этот раз нет надписи «No results found».

Есть результат. Несколько офшорных компаний, зарегистрированных на Марину Обухову.

У Бурова тем временем звонит телефон.

Потом он что-то говорит ей, но она не слышит. Он повторяет, громче.

– Ника!

Она поднимает голову.

Он смотрит на нее, и она знает, что случилось что-то плохое.

– Ника, – говорит он. – Глущенко погиб. Прыгнул с балкона.

16. Зайчики

Следователи пришли в десять утра.

Она была к этому готова. Она уехала вечером с Глущенко и, возможно, последняя видела его живым, так что интерес к ее персоне гарантирован. Кто она такая, эта русская? Что здесь делает? Зачем встречалась с Глущенко? Нет ли связи между встречей и тем, что он прыгнул с балкона?

Двое следователей, в серых гражданских костюмах, вошли в комнату.

Один из них немного говорил по-русски, помогая себе по-английски, и переводил ее ответы второму. Тот записывал.

«Какая цель вашей проверки?»

«Есть ли результаты проверки? Что думаете о бизнесе компании? Есть ли что-нибудь необычное?»

«Как давно знакомы с господином Глущенко?»

«С какой целью с ним встречались? О чем говорили?»

«Как он выглядел? В каком был настроении?»

И так далее.

У нее были заранее подготовлены ответы на все вопросы. Проверка нормально. Результатов пока нет. Подозрений нет. С Глущенко знакома несколько дней. Встречались, чтобы обсудить статус проверки и пообщаться в неформальной обстановке. Выглядел нормально. Но торопился. Вспомнил о каком-то срочном деле и ушел, извинившись. Ресторан такой-то. Мне нечего от вас скрывать.

Через час следователи ушли, пообещав вернуться.

Позвонил Буров-младший.

– Есть информация, – сказал он, – что, возможно, Глущенко помогли выпасть с балкона. Следствие проверяет версию, что у него был гость, мужчина в синих кроссовках и куртке с капюшоном. Лица на записи не видно. Он засветился на камере у дома, но доподлинно неизвестно, был ли он у Глущенко. Он вошел в подъезд до, а вышел после.

Ника рассказала Бурову о визите следователей.

– Удовлетворила их любопытство? – спросил он.

– Как смогла.

«Я не хочу знать, о чем вы говорили с Глущенко, – вспомнила она его вчерашнюю фразу. – Мне это не нужно. Меньше знаешь – лучше спишь».

– Как мама и сестра? – спросил он. – В шоке?

– Есть немного. Отходят у бассейна.

– Спасибо тебе большое, – прибавила она. – Теперь я за них спокойна и буду копать дальше.

– Пожалуйста. Мой дом – ваш дом.

Ей послышался намек в его словах – вежливый такой, теплый, с корнями в прошлом и ростками надежды в будущем. Вчера не было второго раза, а как насчет сегодня? Что скажешь, Ника? Это не плата за услуги, нет, не дашь на дашь – это чувства и желание помочь, от чистого сердца.

«Глядишь, так и замуж позовет, – думала она. – С него станется. Может, согласиться? Переехать в Дубай, жить на вилле с бассейном, рожать деток. Девяносто девять процентов свободных женщин и половина замужних согласились бы. Миллионеры под ногами не валяются».

Она вспомнила о Халафе.

Сегодня он был сама невозмутимость – словно ничего не было вчера. Профессионал. Один раз встретился с ней взглядом – и тут же отвел глаза, дабы не смущать ее и самому, не дай бог, не смутиться. Не переживай насчет детей, я приняла «Постинор». Он всегда со мной для таких случаев – когда хочется полного контакта, с сопутствующими рисками. Немного болит голова, но это мелочи. Пройдет.

Хватит о делах амурных. Пора работать. Искать зацепки по офшорам Марины Горшковой.

Нет, не тут-то было. Идет следующая волна рефлексии, на этот раз связанная с Глущенко.

Если он сам прыгнул, то это следствие их разговора. Если ему помогли, то она тоже имеет к этому отношение. Что она чувствует? Похоже ли на чувство вины? Каково это – лишить человека жизни, пусть и не своими руками?

Она прислушалась к себе.

Раз за разом пробуя свои чувства на вкус, она хотела дать им определение, но это было непросто. Была в них амбивалентность, требовавшая разрешения. Не черное и не белое. Ни да ни нет. Не гвоздь, вбитый в кисть, и не легкость свободных членов. «Глущенко был педофилом, по нему плакала тюрьма, так что сам виноват», – рассуждала она, оправдывая и успокаивая себя, но этому цинизму не хватало уверенности, крепости, самодовлеющего императива. Она отправила человека на смерть. Она шантажировала его. Он думал о семье, а она – о том, как выбить из него информацию, ударив в больное место. Он был несчастен, а она была жестока. Он умер, а ей с этим жить.

Ничего, как-нибудь проживем. Найдем объяснения. Заделаем дыры в броне. Подумаем-ка лучше о том, как быть с проверкой. Глущенко нет, с Мехмета взятки гладки, и на исходе первой недели она так же далека от Горшкова, как и в начале. Зря она с этим связалась. Чтобы узнать правду, нужны другие методы, другой арсенал средств – а что есть у нее? Бумажки? Догадки? Вранье Мехмета? Мертвый финансовый директор? Что дальше? Что делать? Зайти к Горшкову, спросить у него? Почему бы и нет? Какой он, Василий Горшков? Она видела его фото в Интернете: вот он молодой бандит с наглой ухмылкой, в компании крепких товарищей по оружию; вот – среднего возраста арестант в зале суда (первая ходка – пять лет за участие в подготовке убийства, которое так и не случилось); вот – авторитетный бизнесмен-депутат в зале заседаний, за несколько лет до эмиграции, – он производил впечатление умного человека, в его глазах не было злости, но в них была власть и привычка брать свое. В какую игру он играет? Зачем? В чем его выигрыш на длинной дистанции?

Она открыла список офшоров, и тут же открылась дверь.

Вошел Мехмет.

– Доброе утро, Вероника, – сказал он. – Есть у вас минута?

Он говорил устало и выглядел плохо: как-то постарел, осунулся, прежний лоск потускнел. Акцент усилился.

– Да, – сказала она. – Доброе утро.

Он сел в кресло.

– Это вы? – спросил он.

– Что – я? – сказала он.

– Так встретились с Дмитрием, что он прыгнул с дома?

– Вы уверены, что он сам прыгнул? Я – нет.

Она увидела страх в глазах Мехмета, под тусклым блеском усталости.

– Вы не боитесь говорить со мной? – спросила она. – Дмитрий ничего не сказал и выпал с балкона. Вы тоже ничего не сказали.

– Вероника, вы ничего не добьетесь. Я знаю, вам нужен Горшков, но он далеко от вас и намного сильнее вас. Продолжайте, если хотите, но никто не поручится ни за вас, ни за меня. Мы слабая сторона в этой игре. Дмитрий тоже был слабым. Теперь он мертвый. Кто следующий?

Мехмет встал.

– Хотите совет? – спросил он.

– Не уверена.

– Уезжайте, пока не поздно. Это не я вам угрожаю, это… anticipation. Как будет по-русски?

– Предчувствие.

– Не я это начала, – продолжила она. – Но я хочу это закончить.

– Вы наивная, Вероника. Наивная и безрассудная. Буров бросил