запустил вертолёт лишь раз, прежде чем мы вскрыли его отвёрткой, чтобы узнать, как он работает. А после того как мы собрали игрушку обратно, у меня на ладони остался один из винтов.

– В этом году я собираюсь сделать самый лучший фонарь, какого никто ещё в этой деревне не видал, – заявил отец.

Я думала, что он великий художник, и обожала помогать ему.

– Можно мне с тобой? Я помогу тебе победить!

Йен выбросил руку в воздух, точно на уроке:

– И я! Я хочу помочь вам сделать самый лучший фонарь.

– Конечно, вы оба можете помочь. – Папа засмеялся, хотя ему не было так уж весело. – Без помощи я не справлюсь, и сомнительно, что кто-то другой вызовется.

– Мы им всем покажем! – пообещала я.

– Да, покажем.

– Так что мы будем делать? – спросил Йен.

– Это секрет. Вы оба должны пообещать не говорить никому. – В угасающем свете дня папа посмотрел сперва направо, затем налево, придвинулся ближе и зашептал.

Я рассмеялась от удовольствия:

– О, это отличная идея! Этот фонарь точно победит!

– Конечно, победит, мы же вместе его сделаем.

Отец оккупировал уголок для хранения еды в сарае. Зимой этот угол заваливали китайской капустой и картошкой, но летом мы ели свежие овощи, так что папе было где поработать. В течение месяца, что требовался на монтаж придуманной им конструкции, он играл роль безумного учёного: едва-едва приоткрывал дверь, впуская нас с Йеном, несущих ему запчасти, и подозрительно оглядывался, чтобы убедиться, что за нами нет слежки.

* * *

Когда тётя Эюн отправилась домой на тот Лунный фестиваль, Цзян с ней не поехал.

Она бросила сумку на кровать канг.

– Тётушка Эюн, папа, Йен и я подали заявку на конкурс фонарей. Это секрет, так что я не могу рассказать, что у нас за фонарь, но он классный.

– Айми, у меня тоже есть секрет, и он не такой классный. – Она прижала тыльную сторону ладони к моей щеке. Кожа у неё на костяшках была намозолена. – Совсем не классный.

Вошла мама:

– Айми уже насела на тебя со своим секретным проектом? Ты ещё и минуты не передохнула.

Я высунула язык и выбежала наружу, чтобы поиграть с Айнарой. С тех пор как мы начали работать над папиным секретным проектом, мы с Йеном стали проводить больше времени вдвоём, без неё. Каждый день на протяжении месяца она спрашивала о секретном проекте, и каждый день я выдумывала новые способы ничего ей не рассказывать.

Этим вечером я мало ела и не могла уснуть, взволнованная возвращением тёти и тем, что скоро деревня увидит магический фонарь, который я помогла папе сделать.

Посреди ночи я встала и на цыпочках прокралась в тёмную кухню. Нащупала стул, на котором сидела, следя за огнём, и приставила к стене. Встав на стул, я могла дотянуться до двух ближайших к краю предметов на полке: стеклянной бутылки с приправой и маленькой банки с ла бай кай, острой консервированной китайской капустой. Я схватила обе, осторожно слезла со стула и вышла из дома.

Мама говорила нам, что кусаются только комарихи, потому что кровь нужна им, чтобы у них появились комарята. Я подумала, что даже комарам нужно будущее, и, устроившись на крыльце, закатала рукава и штанины, давая себя покусать.

Я ела, насыпая немножко приправы на язык и закусывая порцией капусты. Луна в небе была почти полной. Последняя божья коровка вылетела в путь с нашей западной стены несколько часов назад.

Эюн, бледная и похожая на призрака в белой сорочке, вышла, чтобы присоединиться ко мне. Она сходила поглядеть на кроликов в клетках, и её красные волосы в голубом свете луны отливали пурпуром. Вернувшись, тётя странно улыбнулась:

– Легко им. Жизнь у них короткая, и в любви они не нуждаются.

– Да, через месяц-другой мы их съедим, но обычно их больше. В прошлом месяце шестеро прокопали тоннель и сбежали из загона в соседский сарай с припасами. Соседи заявляли, что никаких кроликов не видели, но потом несколько вечеров я чувствовала, как у них пахнет тушёной крольчатиной.

– Может, в итоге их жизни не такие уж простые. – Тётушка подошла, чтобы сесть рядом со мной, и луна набросила на её лицо длинные тени.

– Ты грустишь, потому что Цзян не приехал с тобой на этот раз? – Я сунула в рот ещё порцию еды, и острая капуста обожгла мне язык.

– Нет, Айми. Цзян никогда больше со мной не приедет.

Я проглотила и почувствовала, как по горлу стекает жар.

– Ему так сильно не нравится холод? Едва осень наступила. Ты можешь сказать, что сейчас не такой уж и мороз. Передай, что это я так сказала.

Она покачала головой:

– Дело не в холоде. А во мне. Я недостаточно ему нравлюсь.

– О… – Я попыталась придумать какие-то ободряющие слова, но ничего не получалось. – Тогда он глупый. Как ты можешь не нравиться? Ты умная и красивая. Ты учёный.

– Я из маленькой деревни на северо-востоке, а ему хочется большего.

– Он сам из шатра на юго-западе. Ещё меньшего, чем наша деревня.

Уголки губ Эюн дрогнули, но это была не улыбка. В лунном свете в её глазах отразилась Река историй.

– Поэтому-то он и хочет большего. Выбор спутника жизни очень сильно влияет на то, какой эта жизнь будет. И он выбрал кого-то другого.

– Тогда он и правда дурак. Я думаю, ты в первую очередь проводишь свою жизнь сам с собой, а потом уж выбираешь себе людей.

Тётя заплакала, и я прекратила делиться с ней детской премудростью. Одна слеза прокатилась по её лицу и упала мне на плечо. Эюн всегда производила впечатление независимой и сильной, – казалось, ей никто не нужен, кроме неё самой.

– Извини. Не слушай меня.

– Нет, совет хороший. Думаю, в этом смысле Цзян выбрал и себя тоже. Помнишь, я говорила, что он делает аэродинамические вещи?

Я кивнула.

– И ты спросила: «Самолёты?» – а я ответила: «Что-то вроде того». Айми, он не делает самолёты. Он делает военные ракеты. Когда он познакомился с дочерью генерала, она тут же заявила, что хочет его, и он решил, что это свежо и смело. Я никогда не рассказывала ему о своих чувствах. А она ещё и пообещала много военных контрактов и дом в городе – пообещала целый мир.

Я помолчала минутку, изо всех сил думая.

– Он делает ракеты?

– Да, аэродинамические ракеты.

– Тогда как ты можешь работать с ним в одной компании? Ты же делаешь лазерное освещение для концертов.

– Не для концертов, Айми. Я сказала