— Он счастлив, — сказала Кармело так, словно это был вопрос решенный, словно все было так просто. — Счастлив, здоров и великолепен. Чего ты еще хочешь?

— Другие дети будут над ним смеяться.

— Какие? — спросила Кармело.

— Не знаю. Просто дети.

— Детям теперь на такие вещи плевать.

— Правда?

— Правда. А тебе почему не плевать?

— Ты же понимаешь, — Рози повернулась к матери, — что это мне полагается успокаивать тебя в подобных случаях, а не наоборот? Это мне полагается отговаривать тебя от нервного срыва. Это тебе полагается паниковать и тащить его в синагогу или еще куда-нибудь.

— В наши дни евреев в синагоге раз и обчелся, — заявила Кармело.

— Ты слишком стара, чтобы быть свободомыслящей и толерантной, — настаивала Рози.

— Я слишком стара, чтобы такой не быть. — Она невозмутимо продолжала дымить сигаретой, потом махнула ею в сторону Рози, словно ставя точку. И не в первый раз та позавидовала курильщикам, у которых есть такой удобный риторический прием.

— Я жизнь прожила. Знаю, что важно. Все это я уже проходила. Думаешь, он первый мальчик, которого я видела в бикини? Нет, не первый. Думаешь, это твое поколение изобрело детей, которые не такие, как все?

— «Не такие» бывают разной степени. — Рози прикусила ноготь на больном пальце.

— Чепухистика, — заявила мать.

Как бы там ни было, не Клод больше всего беспокоил их в то лето — которое было для него в некотором смысле последним, — а Бен, который всегда был тихим, но теперь стал еще тише, который всегда был книгочеем, но это лето, когда ему было одиннадцать, провел за чтением Шекспира, пока его братья плавали в озере. Рози с Пенном решили, что ему не нужен шестой класс и следует перейти сразу в седьмой, где он будет на год отставать от одноклассников по возрасту, зато всего на год-два опережать их в развитии, в то время как, оставшись в шестом, обгонит сверстников настолько далеко, что смысла учиться там не будет вообще никакого. Пенн полагал, что чем меньше лет проведено в аду, коим является средняя школа, тем лучше. Рози полагала, что учеба в одном классе с Ру компенсирует любой возможный дефицит общения. Они мягко донесли эту идею до мальчиков, опасаясь, что Ру сочтет это вторжением и захватом его мира; опасаясь, что Бен, возможно, умнее всех окружающих в четыре-пять раз, а не в два-три, как они наивно полагали. Ру только обрадовался и тут же начал составлять секретный замысел, как они будут меняться местами, чтобы Бен мог решать за него контрольные, словно перевод Бена в седьмой класс заодно сделал бы их двойняшками. Зато Бен закрылся, встревоженный чем-то, о чем не знали ни Рози, ни Пенн, встревоженный той тревогой, которую не могли поколебать ни солнце, ни лето, ни даже Шекспир.

Воскресный день перед началом занятий; пикник у бассейна: вареные сосиски, сыр ломтиками, вялые соленые огурцы, арбузы, изрубленные на куски кем-то явно ведущим с этими фруктами кровную вражду, передающуюся из поколения в поколение. Поскольку все лето они провели на озере, это был их первый в сезоне — и последний — набег на общественный бассейн. Орион щеголял в оранжевых шлепанцах, с радужной маской для ныряния и игрушечным плавником на спине. Бен натянул шорты цвета хаки и рубаху на пуговицах, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что он не собирается плавать. Клод надел бикини, поскольку Пенн обнаружил, что никак не может сказать сыну: «Тот купальник, который ты обожаешь, хорош дома, но не годится для выхода в люди», — потому что Рози не стала бы говорить: «Мы гордимся тобой наедине, но стыдимся тебя в бассейне».

Они заняли стулья, стол, уголок газона, чтобы разложить полотенца, очки и ласты. Все плоские поверхности казались липкими от подтаявшего мороженого. Поздние летние пчелы, которых нелегко было сбить с толку, обнюхивали бутылочки с лосьоном от загара. Темные части дорожки слишком раскалились, чтобы можно было сделать по ним больше пары шагов босиком. Весь мир пропах хлоркой и сахаром. Кое-кто из детей приставлял ко лбу ладонь козырьком — разглядывали Клода. Кто-то стал тыкать пальцами, кто-то засмеялся. Парочка — а может, и больше — взрослых поднесли ладони ко рту и под этим прикрытием шептались за их спинами, словно, подумалось Пенну, это могло как-то скрыть, о чем они говорили, если учесть, как они пялились на его семейство. Подбежал одноклассник Ригеля и Ориона.

— Крутой плавник! — сказал он Ориону.

— Спасибо.

— А почему твой брат в бикини?

— Не знаю, — пожал плечами Ригель, потому что действительно не знал. Да и что еще на это можно было ответить?

— Странный он.

— Ага.

— Спорим, я прыгну с трамплина и подниму больше брызг, чем вы двое?

— Не сможешь.

— А вот и смогу!

И все помчались доказывать каждый свою точку зрения.

Взрослых отвлечь от темы было труднее, но добавить было особо нечего по той же причине: а что тут на самом деле скажешь? Злой гений Рози с автобусной остановки, соседка Хизер, подскочила и без предисловий требовательно спросила:

— Где вообще Клод взял этот купальник? Я имею в виду, у вас же только парни в семье.

— Получил в подарок от бабушки, — правдиво ответила Рози, а потом так же правдиво добавила: — Она женщина.

Несколько отцов подошли к Пенну с разными вариациями на тему «какой красивый розовый бикини!», словно в него был одет не сын, а он сам, так что Пенн раскланялся и поблагодарил, и те, похоже, замешкались с продолжением.

Дежурный спасатель начал выступление со слов:

— Ого, ну и наряд у вашего сынка!

— Верно, — согласился Пенн. — Я говорил Ориону, что искусственные плавники хороши только в океане, но ведь мы живем в Висконсине, что тут поделаешь!

Кто-то вывалил в бассейн упаковку пластиковых стаканчиков и мешок золотых рыбок, и дети стали массово нырять, поднимая волну, стараясь поймать одних другими и унести домой. Казалось, все дети на тридцать километров в округе собрались в одном бассейне и плавали за золотыми рыбками, сами как золотые рыбки. Даже Клод, который еще не научился плавать под водой, по-собачьи плюхая, гонялся за одной из них. Зато Бен соорудил себе типи[3] из шезлонга, сложив головную и ножную части над головой, точно крылья, и заполз внутрь собственного частного треугольника из пластиковых ремней. Пенн залез к нему и умостился рядом, как мог, свернувшись, точно мокрица, а вот гигантские волосатые ступни пришлось оставить снаружи.

— Ты в порядке, золотко?

— Нормально.

— Почему не плаваешь?

— Не хочется.

— Ты беспокоишься из-за школы?

Бен пожал плечами. И не ответил.