древним, когда оно опирается на голый опыт и упражнение без смысла, не может, я думаю, быть успешно даже там, где в счастливых природных данных нет недостатка. Пожалуй, напротив, природные преимущества загубит тот, кто без всякого искусства ринется на что попало. Когда же некто пожелает следовать древним, вооружась наукой и знанием предмета, то будь он от природы одарен весьма умеренно, все равно его не ждет поражение. Лучше всего, когда и природные задатки присоединяются сюда же; ведь тогда он сможет сделать хорошего гораздо больше. Если же их нет, тогда нужно попытаться приобрести то, чему можно выучиться и что зависит только от нас самих, ибо здесь и обделенные природой могут превзойти тех счастливчиков, прилежно и правильно работая над собой[11].

Демосфен для Гермогена – создатель ораторского искусства. Демосфен не писал учебников, но он на практике показал, как перейти от букваря уже ко взрослому пособию по искусству красноречия. Демосфен отобрал самые яркие и ясные идеи, общие места, как бы буквы риторического букваря, как бы прописи, те самые идеи-модели. Научившись их пускать в дело так же быстро и ловко, как научился это делать Демосфен, мы уже складываем из букв слова, начинаем читать предложения, то есть переходим из начального класса риторики во все более старшие. Поэтому Демосфен может считаться заочным учителем всех риторов, более того, заочным директором любой ораторской школы:

Итак, Демосфен, что было самое главное, политическую речь доведший до совершенства, достиг этого во всех случаях и повсюду смешениями, и, выступая в роде совещательном, не старался всячески отгородить свою речь от рода судебного или панегирического; одним словом, что бы он ни делал, прочего не избегал, в чем не так трудно убедиться любому, кто не раз обращался к его сочинениям. И в самом деле, по мнению моему, невозможно установить, какими образцами слога пользовался он словно буквицами, вырабатывая знаменитый свой слог, какие виды красноречия взаимным расположением образуют самый панегирик и прочие его речи. Да и установив это, не менее трудно об этом нечто высказать и показать с достаточной ясностью. Ибо прежде меня, кажется, не было никого, кто к настоящему времени сколько-нибудь отчетливо разработал то, к чему прилагаю труд я. Те же, кто и касался этого предмета, высказывались о нем смутно, сами себе не слишком веря в своих утверждениях; до того у них все перепуталось. Кроме всего прочего, те, кто полагает, будто говорит об этом муже, рассматривая его слог по частям и по мере своих сил, мало или вообще не размышляют о том, что есть некое целое, – я говорю о величавости самой по себе, о простоте и прочих видах слога[12].

Как мы видим, своих предшественников, авторов пособий по риторике, Гермоген бранит за то, что они умели анализировать отдельные речевые приемы, но не рассматривали речь как целое, в свете которого и обретают смысл отдельные элементы. Поэтому они сами путались в том, какая фигура должна иметь преимущество или в каком порядке выстраивать аргумент. В свете ясного целого и необычный порядок будет гармоничен, а если мы просто исследуем порядок, забыв о целом, мы остаемся только с обрывками аргументов в руках.

Прежде всего будущий оратор должен научиться восхищаться цельностью риторической личности Демосфена. Он ярок и ясен в своих словах, честен и порядочен, удачлив и разнообразен. Если мы будем спорить, прав Демосфен или неправ по какому-то политическому вопросу, мы не узрим ясного неба его речи. Но если мы сразу призна́ем, что Демосфен – мощнейший оратор, который говорит всегда весомые вещи, не тратит слов понапрасну, не суетится, не угождает направо и налево и расходует арсенал риторических средств с благородной щедростью, то мы будем восхищаться цельностью его личности, не меркнущей с веками. Интриги и сплетни проходят мимо, а понимание того, что общее благо нужно всем, что без диалога невозможна истина, что преданность людям неотделима от преданности истине – все эти «идеи» Демосфена, как бы ни были они просты, остаются с нами. Без них социальная жизнь одичает:

Итак, я утверждаю, что Демосфенов слог составляют следующие свойства, если кто хочет услышать все за один раз: ясность, весомость, красота, выразительность, верность лицам и обстоятельствам, истина, мастерство. Я разумею, что все эти свойства, как бы переплетенные вместе и взаимно пронизывающие друг друга, суть нечто единое; и таков Демосфенов слог[13].

Как именно все переплетено, мы до конца не распутаем. Но, восхитившись качеством этого сплетения, мы лучше поймем и его устройство. При построении речи, как и при анализе чужой речи, нужно начинать с мысли, вызывающей восхищение. Далее следует подумать, как эта мысль обеспечила качественную связность целого, то крепкое высочайшее качество хорошей речи. Наконец, уже на самом последнем этапе, можно по отдельности анализировать приемы и украшения. Схема Гермогена и сейчас применяется в школе на уроках литературы, когда сначала говорят об «идейном содержании», затем о «сюжете и композиции», а уже после о «художественных особенностях» произведения. Но в школе такой разбор не всегда бывает удачным, потому что школьники пишут сочинения, они не пишут как Пушкин или Толстой. А вот Гермоген учил сочинять, как Демосфен, и даже импровизировать, как Демосфен:

Итак, всякая речь заключает некоторую мысль или ряд мыслей, затем тот или иной путь следования этой мысли, а также словесное выражение, которое к ним прилаживается. Это словесное выражение уже само по себе имеет некоторую особенность, но в то же время существуют еще известные обороты и членения, а также стяжения или прерывания – и ритм, который, собственно, и складывается из последних двух. Дело в том, что как бы мы ни стягивали одни куски нашей речи с другими, прерывая ее в том или другом месте, – большой разницы не будет, но ритм будет совсем иной[14].

Слово «ритм» означает у Гермогена не «регулярное повторение», но что-то вроде «порядка усвоения», как мы говорим «режим чтения» или «ритм чтения», имея в виду, что какую-то книгу можно читать по диагонали, а какую-то требуется читать внимательно и с карандашом. Например, чтобы речь была сладостной, то нужно, чтобы колоны (синтаксические части сложноподчиненного предложения – периода) были чуть длиннее фраз естественной речи: они должны нас чуть увлечь. Мы знаем, как любят сейчас авторы фэнтези писать немного растянутыми фразами, чтобы создать иллюзию вхождения в фантастический мир. То же самое советовал и Гермоген – сладостный стиль для него связан со сказкой, то есть с созданием утешительной иллюзии, с