есть это такое положение дел, при котором должно быть обеспечено общее благо всех граждан. Статус – это сведение множества частных и разнонаправленных интересов, поддержанных разными речевыми формулами и разными их интерпретациями, к единым представлениям о благе и благоразумии. Без статусов невозможно ни о чем договориться, потому что каждый будет по-своему толковать и сами правила, и исключения из правил:

Если же тяжущиеся стороны согласны относительно поступка, они обращаются к спору об определении; самым названием обвинитель старается преувеличить, а защитник – преуменьшить преступление. Например, как следует называть укравшего священный предмет из частного дома – вором или святотатцем? Защитник стремится назвать его вором, ибо вор должен заплатить четвертной штраф; обвинитель – святотатцем, ибо святотатец платится головой. Этот статус называется статусом определения, ибо здесь следует определить по порядку, кто есть вор и кто святотатец, и посмотреть, под какое определение подпадает укравший священный предмет из частного дома[19].

Здесь статус – это назначение уголовной статьи. Но может быть родовой статус, подведение поступка под какой-то род, после чего наказание, скорее всего, будет снято или пересмотрено. Например, человек украл хлеб, потому что иначе умер бы с голоду. Бесспорно, он совершил преступление. Но ритор скажет, что лучше булочнику лишиться одного каравая хлеба, чем одному человеку умереть с голоду. Смерть человека – большее преступление, чем кража хлеба. То есть судебный вопрос подводится под более высокий род, под вопрос жизнеобеспечения. Итак, статус уголовного дела может меняться в зависимости от того, под какие определения мы его подводим.

Алкуин исходил из того, что ни один закон не может предусмотреть всех случаев. Слово – ненадежный хранитель истины, нужно подводить случаи под более общий род. Алкуин приводит пример с воротами:

О букве и смысле закона спор возникает, когда один ссылается на сами писаные слова, а другой сводит всю речь к тому, что, по его мнению, думал писавший. Например, закон запрещает ночью открывать городские ворота. Некто открывает и впускает в город друзей, дабы, оставшись за воротами, они не были схвачены врагами. Обвинитель упирает только на букву закона, защитник – на смысл: законодатель-де приказывал закрывать ворота от врагов, но не от друзей[20].

Очевидно, что этот спор о смысле закона можно прекратить, только подведя всю ситуацию под более общий род – спасения человеческих жизней. Как и Аристотель, Алкуин полагает, что нужно в судопроизводстве учитывать намерения: не в смысле вычитывать внутренние намерения законодателя и обвиняемого, но понимать, что законодатель всегда хочет наибольшего блага наибольшему числу людей.

Обвиняя человека, надо доказывать поэтому, что человек хотел зла не только жертве, но и наибольшему числу людей. Например, что этот человек был не просто убийцей, но что его правление было тираническим и от него страдало огромное число людей:

Спорный вопрос – это положение, по которому ведется разбирательство дела, как то: «Ты действовал несправедливо», – «Я действовал справедливо». Обоснование, используемое ответчиком, показывает, почему он действовал справедливо. Например, у Ореста, обвиняемого в убийстве матери, нет иной защиты, кроме как сказать: «Я поступил справедливо, ибо она убила моего отца». Судебный разбор – это суть, выводимая из обоснования, например: справедливо ли Орест убил свою мать за то, что она убила его отца? Главный довод – это самое сильное доказательство защитника, например если бы Орест заявил, что отношение матери и к отцу, и к нему, и к государству, и ко всему их роду было таково, что дети ее больше, чем кто-нибудь, должны бы были требовать ее наказания[21].

Как мы видим, у Алкуина судьба каждого отдельного человека связана с благом всех жителей государства. Справедливое судебное решение полезно всем гражданам, а несправедливое решение вредит всем гражданам. Система статусов, в которой «суть выводится из обоснования» и позволяет вводить в действие справедливость. Государство как «статус» (система) и поддерживает все статусы судебного процесса.

Наказание понимается Алкуином не механически, как неизбежное следствие из преступления, но как антинаграда, награда со знаком минус. Как слушатели ритора решают, заслуживает ли человек награды, так же они постановляют, заслуживает ли он наказания. Поэтому в отличие от механического принципа неотвратимости наказания в Новое время, когда, например, согласно Спинозе, «незнание закона не освобождает от ответственности», в системе Алкуина незнание закона может освободить от ответственности, если человек не заслужил наказания, не наработал достаточно на наказание.

Понятно, что если человек не знал, что нельзя воровать, и украл, то он наработал на наказание, потому что он поступил бесчестно помимо знания или незнания, воровать бесчестно вообще. Но если человек, например, не знал, что эта вещь – святыня для человека, имеет особую ценность, то он не наработал на наказание как святотатца, потому что действовал по простому сценарию кражи и может быть наказан как вор. Его намерение учитывается не в смысле чтения в его душе, приписывания ему намерения, но в смысле того, что любой человек стремится к заслугам, а преступник одержим злом и стремится к антизаслугам:

Неведение – это когда обвиняемый отрицает, что что-то знал. Например. «В одном государстве был закон, чтобы никто не приносил в жертву Диане теленка. Моряки, застигнутые бурей на море, дали обет: если они достигнут гавани, которую завидели, то принесут богине этой гавани в жертву теленка. Случилось, что в этой гавани был храм Дианы, той, которой запрещено было жертвовать теленка. Высадившись, моряки заклали теленка, не зная этого закона. Их привлекают к суду». Обвинение: «Вы принесли теленка в жертву богине, которой было запрещено его приносить». Возражение делается в форме уступки. Обоснование: «Мы не знали о запрете». Опровержение: «Однако вы нарушили закон, и потому заслуживаете наказания». Судебный разбор: «Если нарушивший закон не знал о запрете, заслуживает ли он наказания?»[22]

Алкуин развивает учение Аристотеля о преувеличении как главном выразительном средстве оратора. Он различает два преувеличения: эмоциональное и рациональное. Эмоциональное преувеличение имеет эмоцию и своим предметом – оратор очень эмоционально говорит, что его клиент сделал что-то под влиянием эмоций. Рациональное преувеличение имеет предметом разум – оратор подробно и рассудительно объясняет, что его клиент поступил разумно.

В результате оратор не столько воссоздает картину произошедшего, сколько привлекает слушателей на сторону клиента. Он как бы становится лучшим другом клиента, причем более выразительным, прекрасной статуей клиента, привлекательной для всех. Где клиент просто действовал, там оратор будет шуметь и неистовствовать в речи.

В результате признание мастерства оратора, его умения заранее ответить на любые вопросы, распространится на клиента –