публика сочтет его безупречным. Или же, в случае обвинения, – сочтет не просто виновным, а заслужившим всех возможных обвинений по делу:

Итак, когда обвинитель говорит, что что-нибудь сделано под действием порыва, он должен преувеличить словами и фразами этот порыв и смятение души и показать, как велика сила любви или как смущает душу гнев или другая страсть, под напором которой, по его словам, совершен поступок, – так, чтобы не показалось странным, что душа в таком смятении дошла до преступления. Это следует также подтвердить примерами прежних поступков, совершенных подобным же образом в подобном же порыве.

Когда же обвинитель говорит, что кто-нибудь содеял что-нибудь не в порыве, но по расчету, тогда он должен показать, к какой выгоде стремился или какого вреда избегал ответчик, – и преувеличить это как можно больше. Если ради славы, истец должен указать то, за какой славой гнался преступник. Если ради власти, денег, дружбы, вражды, то распространиться о них и обо всем прочем, что на пользу дела. А защитник, наоборот, говоря о порыве, должен сказать, что никакого порыва не было, или если и был, то прошел. Он его преуменьшит и представит ничтожным или покажет, что не от таких порывов бывают такие преступления. А подозрения в расчете он опровергнет, если скажет, что в этом действии не было никакой выгоды, или была небольшая, или больше другим, чем ему, или ему не больше, чем другим; или скажет, что ему вреда было больше, чем выгоды, так что не было выгоды, к которой, говорят, он стремился; величину же ее должно сравнить или с вредом, который мог бы случиться, или с опасностью, которая последует[23].

Итак, Алкуин требует учитывать все последствия поступка и считает, что эмоциональная реакция слушателей влияет и на рассмотрение дела, но и вообще на отношение к будущим достижениям и будущим преступлениям. Именно слушатели в конце концов признают заслуженными награды и наказания, они легитимируют государственный строй, тот самый «статус». Поэтому Алкуин достаточно широко разрешает употреблять «аргумент к человеку», переход на личность, потому что такой аргумент способствует утверждению общего статуса, общего представления о граждански порядочных и граждански непорядочных людях:

Так, обвинитель должен будет предать позору прежнюю жизнь ответчика, или его буйные задатки, или его безнравственные наклонности, или порочные его нравы, или жестокие поступки. Следует по возможности выставить на вид, если ответчик ранее был уличен в подобном же преступлении, и каким он был бесчестным, алчным, наглым и жестоким, так что не удивительно, что такой человек пустился на такое преступление. Насколько обвинитель сможет умалить честь и влиятельность ответчика, настолько будет ослаблена сила всей защиты. Если же обвинитель не сможет обвинить ответчика ни в каком прежнем его грехе, тогда следует призывать судей смотреть не на былую славу, а на свежее его злодеяние, ибо раньше не видно было, каков он есть, а теперь это стало явным. Поэтому не нынешнее преступление должно мерить прежней его жизнью, но прежнюю жизнь разоблачать в свете нынешнего преступления.

Достойное место остается и для защиты, ведь часто один щит отражает удары многих вражеских стрел. Прежде всего защитник должен будет, по возможности, показать, что в своей жизни ответчик был очень честным и верным в отношении к государству, родителям, родным, друзьям; уверенно и твердо выставить его хорошие дела, если они того стоят, и заявить, что недостойно чернить отличные дела столь жалким проступком, да и его-то он совершил не из-за алчности или злобы, или предательства, но, скорее, по случайности и неведению или по чьему-то наущению. Следует сказать, что никто не захочет блюсти благо государства, преданность родителям, достойные нравы, если все прежние заслуги любым ничтожным и пустым обвинением можно свести на нет; что очень опасно для лучших мужей, если всякий злодей осмеливается нападать на порядочных людей. Если же прежде за ответчиком были какие-то бесчестные поступки, следует сказать, что он совершил их по неминуемой глупости или по юношеской податливости или же что это наговор по чьей-нибудь зависти или ложному слуху. Если же никакими речами нельзя скрасить его постыдную и бесславную жизнь, тогда следует сказать, что нужно расследовать не жизнь его и нравы, а только преступление, в котором его обвиняют, а поэтому нужно заниматься настоящими, а не прежними поступками[24].

Итак, «аргумент к человеку» допустим, но только если он вписывается в статус оценки поступков, то есть того, какие поступки считаются однозначно порядочными, а какие – однозначно непорядочными. Обвинитель будет доказывать, что преступление человек совершил, потому что всегда делал что-то подобное, защитник – наоборот, что преступление совершено случайно, под чужим давлением.

Такое искусство обвинителя и защитника развивали еще софисты: например, требовалось восхвалить ничтожный предмет вроде блохи, сказав, что все поступки блохи, все ее место в природе, весь ее образ – все безупречно и соответствует цели природы. Но Алкуин вводит новое понятие, понятие «блага государства», то есть общего отношения людей к происходящему. Не во благо государства будет отпустить преступника безнаказанным, но и не во благо государства будет осудить человека, один раз оступившегося.

Обвинитель и защитник просто по-разному видят последовательность событий, приведших к преступлению, но благо государства понимают одинаково, в соответствии со «статусом» общего блага как примерного, образцового, служащего всем примером. Общее благо – это справедливость, как бы объясняющая всем, как надо быть справедливым. Оратор объясняет другое – что случилось в истории. Алкуин предельно сблизил ораторское искусство с историей и литературой.

6

Разговорчивый мистик

Михаил Пселл

Михаил Пселл (1018–1078) – вероятно, самый выдающийся интеллектуал Византии. Обычно Византию представляют как неподвижную монархию с чинными церемониями, но на самом деле это не так. В Ромее, как называли свою страну средневековые греки, сохранялись все институты Римской империи: римское право, чиновничий аппарат, механизмы борьбы за власть, правила взаимодействия государственных и коммерческих структур. По частоте переворотов Византия не уступает поздней Римской империи, технически Византия была оснащена лучше средневековых королевств, а развитое уголовное, гражданское и коммерческое право требовало большого числа ораторов.

Этих ораторов воспитывали в особых учебных заведениях, воспитатели их именовались часто «философами», знатоками вершин всех наук, а выступления ораторов звались «театром», то есть публичным зрелищем. Византийские императоры имели право последнего слова во всех церковных и гражданских спорах, но и они были не прочь посмотреть «театр» и выяснить для себя, кто же прав и почему. Михаил Пселл имел много придворных званий, был воспитателем наследников престола, но вошел в историю как