Расчувствовавшийся супруг подарил ей парюру[14] из двенадцати предметов, украшенных синими сапфирами, голубыми бриллиантами и бериллами, и с легким сердцем уехал на войну. Катя же вернулась в институт и пыталась лечить нервы гомеопатическими дозами успокоительных капель, релаксирующими травяными сборами и нежным сексом с Бирной Лентеевой. Пить горькую в ее положении было нельзя, употреблять наркотики — тоже. А идти к менталисту было попросту страшно. Иди знай, что он там раскопает в ее подсознании! Там ведь, не упоминая даже то, что когда-то она вообще-то была мужчиной, должны оставаться довольно-таки неприятные воспоминания о заказных убийствах и актах откровенного террора. Так что, нет, увольте! Психиатры идут лесом! Придется справляться своими силами.

Этим, собственно, она и занималась. Называется — преодоление и превозмогание, и где-то через полтора месяца смогла все-таки перебороть, — пусть и вчерне, — свои невразумительные фобии[15] и хорошо структурированные ужасы. Жизнь, что называется, налаживалась, но долго так, понятное дело, продолжаться не могло, потому что как говаривали древние, sic vita truditur, такова жизнь. И однажды пасмурным декабрьским утром пансионерки узнали, что лафа кончилась. В связи с неудачами на полях сражений Сенат республики издал декрет о повальной мобилизации боеспособных магов. Сенаторов можно было понять, вот только легче от этого никому не стало. Гардарика проигрывала в войне. Она уже потеряла Мемель[16], Вильнюс, Гродно и Барановичи. В Прибалтике и в Белой Руси шли ожесточенные бои. Датчане высадили близ Гетеборга довольно крупный десант и создали там, — под самым боком одной из важнейших военно-морских баз Гардарики, — большой плацдарм, который вот уже три недели никак не хотел сбрасываться в море. Вот в таких непростых обстоятельствах и был принят декрет от 13 декабря, и уже через две недели, то есть практически перед самым новым годом в Добрынинский Институт Благородных Девиц прибыла специальная комиссия Военного Министерства. Несколько немолодых боевых магов в чинах от штабс-капитана до полковника, какой-то светлый ум из Новгородской Магической Академии и двое важных магов-целителей никому неизвестной специализации.

Катя попала на освидетельствование двадцать седьмого декабря, и ее случай был особым, поскольку директриса института Анна Федоровна Хотович еще загодя предупредила членов комиссии, что госпожа княгиня замужем и находится на четвертом месяце беременности. Однако представители министерства резонно возразили, что они Катю не мобилизовывать собираются, а только освидетельствовать, и тогда она воленс-ноленс предстала перед членами этой долбаной комиссии. Выглядела Катя в эти дни неважно, — хотя кто-то врал, что беременные женщины буквально расцветают, — и настроение у нее было под стать внешности и самочувствию. Называется токсикозом на ранних сроках беременности и с трудом переносится даже настоящими женщинами. Но, кроме всего прочего, Катю ужасно раздражало то, что ей была совершенно не понятна не только мотивация этих людей, их методы и инструменты тоже лежали за гранью ее понимания. Какие-то калейдоскопы, — числом четыре штуки, — в которых виделась всякая хрень, а экзаменаторов интересовало лишь то, какие цвета и в каком порядке она видела. Полный бред, но в нем хотя бы угадывалась некая невнятная логика.

«Возможно, — думала Катя, перечисляя вспышки света, окрашенные в разные цвета, — что это способ оценить мои склонности… к чему бы то ни было…»

Однако, так ли это на самом деле, никто ей, естественно не объяснил. Вместо этого ее попросили поочередно держать в руках хрустальный, бронзовый и деревянные шары диаметром порядка десяти сантиметров каждый. Зажатый в ее ладонях бронзовый шар довольно быстро нагрелся, но Катю проинструктировали держать его столько, сколько возможно, даже если будет очень больно. Обещали, впрочем, что ожогов не останется, и не обманули, — ладошки остались гладкими и совершенно невредимыми, — но боль была просто ужасная. Катя держала этот гребаный шар, что называется, стиснув зубы и ругаясь мысленно отборным матом, но в итоге продержалась совсем недолго. Зато деревянный шар, который в ее ладонях превратился в настоящий источник смертельного холода, она удерживала едва ли не вдвое дольше, чем «раскаленный» бронзовый. Хрустальный же шар, как ей показалось, все время оставался таким же, как и в начале, и это настолько удивило экзаменаторов, что они ее еще долго расспрашивали и переспрашивали, подсказывая по ходу дела, что именно она могла почувствовать. Но Катя, когда держала в руках этот сраный шар, ничего подобного не ощущала. На самом деле, все сводилось к тому, что он гладкий, прохладный и довольно тяжелый. Пожалуй, даже несколько излишне тяжелый для стеклянного шара диаметром десять сантиметров, и это все о нем. Так она и сказала экзаменаторам, а они ее слова запротоколировали, и их недоумение как-то подозрительно быстро превратилось в довольство.

Потом было еще много таких на первый взгляд совершенно бессмысленных заданий, опросных листов и камланий над ее бедной головой, так что, в итоге, промурыжили Катю намного дольше, чем любую другую девочку в институте. Все благородные девицы в возрасте от шестнадцати до девятнадцати лет проходили аттестацию за десять-пятнадцать минут. Иногда несколько дольше, но не существенно. А Катю, заваливая ее вопросами и заданиями одно другого страньше, продержали в облюбованной комиссией аудитории битый час, и тем же вечером вызвали снова, но уже в кабинет госпожи Хотович.

Ради разнообразия Анна Федоровна сидела в кабинете одна, и это отчего-то наводило на мысли о какой-то немереной подлянке, выявленной господами-экзаменаторами.

«Утешать будет? — лениво подумала Катя, которой было по большому счету плевать слюнями на любые утешения, сожаления и прочую хуйню, которую так любят другие девушки. — А может быть, вытурят наконец домой?»

Ее нынешнее пребывание в институте целиком и полностью лежало на совести ее убывшего в действующую армию благоверного. Это Костя Гертнит, пидор патентованный, решил законопатить ее еще на год в этот пансион, чтобы, значит, не мозолила глаза столичным кумушкам.

— Катя… — начала между тем «приватный» разговор госпожа директриса. — Ты ведь позволишь мне, как и прежде, обращаться к тебе по имени?

По неписанным правилам института в присутствие посторонних обращение к любой девушке в независимости от ее социального статуса могло быть только по имени отчеству или по фамилии, но тогда с добавлением слова «госпожа». Однако наедине, все девочки были для директрисы Катями, Машами и Степашами. Так что, фигура вежливости возникла в разговоре исключительно из-за нынешнего статуса Екатерины Гертнит. Однако Катя не забыла еще, кому она обязана своим счастьем, и ответ ее поэтому был предопределен.

— Разумеется, Анна Федоровна! — улыбнулась она. — Как же иначе?

— Очень мило с твоей стороны… Впрочем, нам предстоит с тобой непростой разговор, и я думаю, что тянуть с этим не стоит. Я должна рассказать тебе о том, что