— Ты должна сделать это завтра или послезавтра. Я всеприготовлю, а ты сделаешь. Потом я улечу, и мы встретимся только в Германии. Янадеюсь, что ты не напортачишь.

— Я постараюсь.

— Я позвоню тебе, а сейчас мне надо уходить. Я вВоротниковский.

Это было словно из какого-то кино — он поднялся, снял свешалки куртку, кивнул ей и пошел по проходу в сторону двери, а она с ужасомсмотрела ему вслед.

* * *

— Девушки, что здесь такое?

— Варвара Алекееевна, у нас ЧП!

— Господи, что случилось?!

— Да вот этот вломился, а мы не знаем, что теперь делать!

— Как что делать? Милицию вызывайте, срочно!

— Да не надо никакую милицию, мне кровь нужно смыть и все!Делов-то!..

— Ай, не подходите ко мне!

— Милиция, милиция!..

— Помогите ему кто-нибудь, смотрите, как сильно течет!

— Нина, Нина! Где Нина?! Нина, сюда, и захвати тряпку!

— Петя! Беги к двери и кричи «пожар»! Громко-громко!

— Зачем?

— Еще пожара нам не хватает!

— А что? Пахнет дымом, кажись?

Анфиса Коржикова, хладнокровно копавшаяся в своем ящике,распрямилась, бедром захлопнула его и выскочила из-за стойки:

— Быстро приложите. Вот этой стороной. Ну!

— Ай, щиплется!

— Ничего не щиплется, это перекись.

— Господи помилуй, да что нам с ним делать?

— Ничего страшного, Варвара Алексеевна!

— Да ничего мне не надо, сестренка. Мне бы вот… кровищусмыть, и я… поеду.

Заведующая, которую он назвал «сестренкой», вдругусмехнулась и поправила на переносице очки, поверх которых смотрела. УборщицаНина, разинув рот, глазела на них, с ее белой тряпки капала на пол вода.Гениальный Петя опять засунул палец в нос и кричать «пожар!», кажется, пока несобирался. Мать, подталкивая его в спину, шустро продвигалась к двери.

Залитый кровью мужик морщился и шипел, прижимая марлю кщеке, а потом вдруг шагнул и сел прямо на чистую скамеечку, под фикус. Этимискамеечками «для больных» аптека № 5 особенно гордилась.

— Мне бы посидеть малость, — прохрипел он преступнымголосом. — Я посижу и того… пойду.

Анфиса посмотрела на заведующую, а та на Анфису.

— В милицию его сдать, — пробормотала из-за Натальиногоплеча какая-то бабка, — ишь, расселся!..

— Из-за них, сволочей, всю страну под откос пустили! —поддержал ее гражданин в шляпе и посмотрел воинственно. — Хоть бы передохливсе!

— Так, — решительно пресекла прения заведующая, — Анфиса,проводи его на кухню и… займись с ним. Только… одного не оставляй.

— Да я не вор!

— Откуда мы знаем?!

— Варвара Алексеевна, как же можно… внутрь? У нас тампрепараты дорогостоящие, деньги, наркотики… — Это, конечно, Лида влезла.

— Анфиса, на кухню проводи его! Пусть посидит, там и умытьсяможно. Девочки, стерильное полотенце принесите туда! И я думаю, что надовсе-таки вызвать милицию.

— Да не надо милицию, это я сам, сам того…

— Поскользнулся, упал, очнулся — гипс? — Анфиса за локотьпотянула его со скамеечки.

Он поднялся, и все шарахнулись в разные стороны, а бабкадаже перекрестилась, как будто сегодня в Воротниковском, почти на Садовомкольце, повстречалась с сатаной!..

— Вот вам смешно, барышня, а я и вправду того… упал.

Придерживая его за локоть, похожий на медвежий окорок, оченьгорячий и влажный под тонкой тканью рубахи, Анфиса повела его за собой, вовнутреннее помещение. Он послушно пошел, придерживая рукой марлевую подушку нащеке.

Вся аптека провожала их глазами.

В кухне — на двери плакат с рюмкой и куриной ногой! — онплюхнулся на стул, прислонился затылком к чистому кафелю и выдохнул сприсвистом.

Поглядывая на него, Анфиса достала из морозильника лед,проворно завернула его в очередной кусок марли и сунула раненому в ладонь.

— А?

— Приложите.

Он посмотрел с сомнением. Лед под марлей был жестким ихолодным.

— Приложите, приложите, это же лед, ничего такого!

Очень осторожно, морщась и с опаской поглядывая на коммарли, он приложил компресс к щеке и виску.

— Е-мое! — Холодная повязка обожгла кожу, он дернул головойи стукнулся об угол полки. Как-то боком стукнулся, сильно и, кажется, оченьболезненно. Даже Анфисе вдруг стало больно в виске.

— Вы что, не видите, что здесь полка?!

— Нет. Не вижу. Я вообще в последнее время как-то не очень…вижу.

— Дайте я подержу! Отпустите!

Она решительно перехватила у него марлю, прижала, а другойрукой крепко обхватила его затылок — чтобы не дергался.

Он почти перестал дышать и только косился из-за марли на еезапястье.

— Вам нужно бросить пить.

— Да не пью я!..

— Быть такого не может.

— Да ладно!..

— Не «да ладно», а бросить! Если вы ничего не видите,значит, дело зашло далеко.

— Девушка! Вот клянусь вам чем угодно, не пью я! Здоровьемпоклянусь, хотите? Или дыхну! Хотите, дыхну?!..

— Боже, сохрани!

— Вот ей-богу не пью!

— Значит, вы на трезвую голову деретесь. Нехорошо. Вы же немаленький.

— Девушка! Вот те крест, не дерусь я! Я просто чего-то…того… этого… как-то не так стало. Как раньше было… Раньше-то, когда служил, такмедкомиссии каждый год, и там ничего такого… Никогда. А теперь какиемедкомиссии, и некогда мне, а в тот раз я вообще ничего не понял, как оновышло!..

— Стоп, — прервала Анфиса совершенно хладнокровно. — Яничего не понимаю. Ни слова. О чем вы говорите? Кто вас ударил? Или вы и этогоне помните?

— Да никто, блин, не ударял меня! Извиняюсь. Я б томуударил, кто меня!..

— А тогда почему у вас щека разорвана? Вон смотрите! — Онаосторожно отняла от его лица марлю. Он перестал косить и моргнул, преданнотаращась на нее. — Даже края у раны рваные. Сейчас кровь остановится, и надобудет чем-нибудь залить.