А еще мы мало говорили, то есть Элен могла болтать часами, особенно когда была весела, и когда день сулил ей свиданье, но для этого ей не нужна была ни я, ни кто бы то ни было еще. Те слова нужны были ей просто, чтобы утяжелять и упорядочивать ее несущиеся со скоростью ветра воздушные мысли. Настоящих же слов, полновесных действительных, она произносила мало, а иногда и вовсе предпочитала им смыслотворящее молчание. Я прекрасно освоила этот ее язык и всегда безошибочно угадывала моменты, когда он звучал.

Вот и теперь она держала мою руку и говорила со мной о том, как сильно скучала, о том, что у нее уйма планов на это наше короткое лето, и о том, что она заметила, как я повзрослела. Впрочем было в этом моменте и что-то еще, чем дышали ее жесты, и что печалило ее красивое лицо, какая-то невообразимо прекрасная, но безрассветная ночь.

– Как школа? – спросила ее я.

– Я провалила выпускные экзамены, – спокойно ответила она.

– А почему? Было трудно?

– Нет, я просто на них не ходила.

– Как так не ходила? – удивилась я.

– А зачем?

– Ну как зачем? Чтобы быть кем-то в жизни, нужно учиться.

Элен открыла свои светлые глаза и посмотрела на наши плотно сцепленные руки.

– Я бы хотела научиться быть собой для начала, – сказала она и примерила свою открытую ладонь к моей.

– Я тебя не понимаю. Что значит – быть собой? Ты всегда ты. Разве есть какая-то другая Элен, которой нужно учиться быть?

– Конечно, есть, глупенькая.

Она просунула пальцы своей руки между моими и сдавила их тесным замком.

– Вот ты думаешь, что знаешь меня, а это не так. Ты знаешь только ту Элен, которой я научилась быть, но это не все, что есть в нас. Мы с тобой, Кэт, гораздо больше, чем нам кажется. В том, чтобы быть здесь и одновременно еще где-то там, откуда ты выше и больше себя настоящей, и состоит наука. Наука, которой в школе не научат.

После этих слов она разжала свою руку, потянулась всем телом и перевернулась на живот. Я расправила складки ее платья и тихо позвала ее по имени:

– Элен…

– Мм, – отозвалась она.

– Я бы хотела показать тебе одно место.

– Опять твой сеновал?

– Нет, на этот раз не сеновал. Это красивое место, тебе бы там понравилось, вот только…

Я замолчала. Элен убрала с лица волосы и внимательно посмотрела на меня одним глазом.

– Что только?

– Ехать придется далеко. Нужен велосипед, которого у тебя теперь нет.

– А мотоцикл подойдет? – спросила она и хитро улыбнулась.

Я не нашлась, что ответить, поэтому просто уставилась на нее с вопросительным выражением на лице.

– Что так смотришь? Если моя маленькая Кэт хочет показать что-то, значит – мы поедем на это что-то смотреть.

– На мотоцикле? – переспросила я, чтобы убедиться, что все верно расслышала.

– Да, на нем. Ты когда-нибудь каталась на мотоцикле?

– Нет, никогда.

– Вот и отлично. Дай мне пару дней, и я все устрою.

– Только вот еще что, Элен… – опять начала я и смолкла.

– Что?

– Ехать надо непременно ночью, перед самым рассветом.

– Вон оно как, – протянула она. – Ты меня заинтриговала.

– Да, Элен, непременно ночью, – взволнованно повторила я.

– Ночью, значит – ночью, – согласилась Элен.

Она приподнялась, села в кровати и, сделав глубокий вдох, крикнула в открытое окно, будто бросала боевой клич:

– А теперь?!

– Купаться! – в голос прокричали мы и засмеялись.

Купание было одним из тех приятных занятий, которыми мы открывали наше лето. За многие годы это превратилось уже в традицию, и нам обеим казалось, что ее несоблюдение обязательно повлекло бы за собой непредсказуемые последствия. Поэтому пойти искупаться было едва ли не первым, что мы спешили проделать вместе.

На краю деревни был большой пруд с шумной заводской плотиной по середине и камышам вдоль удаленных от плотины берегов. Питала водоем маленькая речушка, которая текла со стороны колхозных хозяйств и, пробегая деревню, раздавалась в размерах, и образовывала запруду. Вода в пруду была бурая, как чечевичный суп, а на дне покоились острые скользкие камни. Берег, с которого все купались, входил в воду лысым пологим мысом. Мыс был заметен издалека, даже с дороги, поэтому мимо проезжающие дачники всегда останавливались на нем, чтобы освежиться.

Как только мы прошли последнюю улицу, тянущуюся вдоль пруда, до наших ушей донеслись громкий смех и пронзительный детский визг. Высокая, густо разросшаяся акация в саду перед крайним к мысу домом клонилась к самой дороге и закрывала собой вид на воду. Радостные голоса кружили над нами и мешались в один сплошной какой-то птичий галдеж. Элен нагнулась, прошла под акациями и подняла их усыпанные резными листьями ветви, освободив мне путь. Я пригнула голову и нырнула под навес кудрявой зелени. Мы повернули за угол дома, и нашему взгляду открылась длинная полоска усыпанного людьми пляжа.

– Ну, и народу! – протянула я.

– Да, людно сегодня, – сказала Элен и зашагала вперед по колкой высокой траве.

На ней были короткие белые шорты и полосатая рубашка, концы которой она высоко связала под самой грудью. Волосы ее были убраны в хвост, и я могла видеть милый пушок на ее затылке и за ушами. Я шла позади и несла два полотенца, плед и бутылку с водой, Элен – пару своих девичьих журналов и банку какого-то крема. Мы подошли ближе. Всюду на примятой траве лежали загорающие, вокруг них резвились красные от радости и солнца дети, бесформенной массой из голых рук и ног кишила каменистая смурая отмель. Элен встала посреди этого моря незнакомых обнаженных тел и стала что-то увлеченно разглядывать .

– Давай останемся здесь. У воды совсем негде сесть, – предложила я ей.

Моих слов она, казалось, не расслышала и никак на них не отреагировала. Я вскинула в воздух плед и накрыла им вытоптанную до нас в траве голь. Элен же, не отрываясь от своего занятия, расстегнула на шортах молнию и стянула их до колен, откуда они свободно упали на землю. Туда же с плеч полетела и ее рубашка. Она осталась стоять в своем невидимом на светлой коже белом купальнике, и сидевшие недалеко от нас деревенские болваны тут же одобряюще засвистели.

Элен была сложена идеально. В ее фигуре не было и намека на подростковую асимметрию, наоборот, своими формами она вводила в заблуждение окружающих, заставляя их, восхищенных и вопрошающих, всматриваться в ее все еще по-детски нежное лицо.

– Кэт, – капризно позвала она меня. – Ты идешь?

– Сейчас, сейчас, – отозвалась я и стала торопливо снимать одежду.

Элен медленно поплыла между нагретых сомлевших тел к воде, а парни по соседству вскочили и, одернув прилипшие к ногам еще сырые трусы, пустились ей вслед. По мере того, как я снимала одежду, я все больше сутулилась и все ниже и ниже клонилась к расстеленному на земле пледу, как будто хотела под ним укрыться.