Не думаю, что я нашла красивым ее шелковое белье, я была совершенно равнодушна ко всякого рода ее женским украшательствам. В такие моменты меня восхищала сама Элен. Не каждый раз мы в полной мере проникаемся искусством того или иного художника, посещая выставки и музеи, но невозможно остаться равнодушным, понимая, какой ценой были оплачены его творения. Объект искусства – это всегда памятник душе художника, израненной, обескровленной и наконец умерщвленной в угоду музе и на забаву толпы. Сострадание – вот что всегда удерживало меня возле Элен и заставляло неустанно восхищаться малейшими движениями ее обреченной души.

Она кончила писать и подняла к потолку свои светлые глаза едва уловимого хрустального оттенка голубого. Ее губы что-то прошептали, и она закрыла тетрадь.

– Не смей это читать и даже трогать, – строго сказала она и положила тетрадь в маленькую дамскую сумочку.

– Я никогда не трогаю твои вещи, ты же знаешь, – ответила я.

– Да, Кэт, я знаю, но, как говорится – на всякий случай.

Она посмотрела на меня хрустальными глазами и кончик ее губ слегка дрогнул. Затем она встала на колени на кровать и, облокотившись на обе руки, подобралась ко мне.

– Подвинься!

Кровать была довольно широкая, и мы без труда помещались на ней вдвоем. Я всегда уступала ей место у стены, так как она панически боялась упасть во сне. Я сгрудила свою подушку и подвинулась на самый край кровати. Элен легла, но прежде распустила свои волосы и разложила их полусолнцем по подушке.

– Тебе он понравился? – начала она без долгих вступлений, как будто знала, кто был в моих мыслях.

– Кто?

– Не прикидывайся – ты знаешь, о ком я.

– Ах, ты вот о ком! Ничего так, симпатичный.

– Симпатичный? – удивилась Элен и даже привстала, чтобы заглянуть в мои лживые глаза. – Да, он – красавчик!

Редко кто из живых существ удостаивался чести быть названым красивым в смыслах понятий Элен. Для нее скорее прибитая к стене деревяшка или сшитые между собой кусочки шелка были красивыми, нежели человеческое создание, но тут Элен проявила небывалую щедрость.

– Красавчик?! Скажешь тоже! – равнодушно бросила я.

– А ты заметила рыбок в его глазах?

– “У нее просто талант выдумывать для меня пытки,” – подумала я.

– Каких еще рыбок?

– Ну, как же? Форма его глаз – очень необычно!

Я замерла и старалась не дышать, насколько точно слова Элен, будто ее тонкие пальчики, нащупали место, где было больно и хорошо.

– Не заметила! – вобрав воздуха в легкие, сказала я.

– Не удивительно, ты то ешь смородину, то прячешься под полотенцем, – пошутила Элен.

Она замолчала и на минуту провалилась куда-то глубоко, как мне показалось – в болотистый пруд его топких глаз.

– И сложен он хорошо – строен, как Аполлон…

– Влюбилась? – резко кончила я пытку.

Элен снова приподнялась на локтях и бросила на меня гордый взгляд.

– Я не влюбляюсь в парней, они влюбляются в меня.

– И Антон?

– Конечно! Чем он такой особенный?

– Почему ты так в этом уверена? Может он и вправду особенный? Ты же его не знаешь! – возмутилась я.

Она мягко улыбнулась и, положив голову рядом с моей на подушку, стала играть с прядью моих спутанных волос.

– Глупенькая маленькая Кэт, – начала она, – поверь, я знаю, что говорю. В начале всегда кажется, что он единственный, и все в нем для тебя, а потом…

Она прервалась и придвинулась ближе к моей щеке. Я повернулась к ней, и увидела в ее лазурных чистых глазах небо.

– Что потом?

– Если повезет – ничего, – тихо ответила она.

– А если не повезет?

– Этого я еще не знаю, – на выдохе и, как мне показалось, грустно сказала Элен.

– То есть тебе не повезло?

Неожиданно ее рука скользнула мне под футболку и принялась щекотать мой живот. Я визгнула и, перегнувшись пополам, захохотала. Элен тоже рассмеялась, а ее пальчики еще быстрей забегали по моим ребрам.

– Элен! – крикнула я. – Хватит – щекотно! Перестань!

Хохоча, она снова упала на подушку и увлекла меня лечь рядом. Спустя полминуты мы успокоились и стали пристально, не моргая, рассматривать потолок.

– Нет, мне повезло, – наконец сказала она. – У меня есть ты, а значит – повезло.

Я слушала ее и молчала.

– Знаешь, – продолжала она, – это даже к лучшему, что ты не заметила, как хорош собой этот мальчик, все равно он смотрел только на меня.

Да, именно так моя дорогая Элен проявляла сестринскую заботу. Она была уверена, что “маленькая Кэт” никогда не повзрослеет, а если это и случится, то из угловатой, вечно нечесаной, с грязными пятками то ли девчонки, то ли мальчишки выйдет заурядная плодоносная жена. Она знала, что в тонких сферах, где ей посчастливилось светить, как прекрасная и холодная звезда, она была одинока.

– И ты ему понравилась, Элен. Вот увидишь, завтра с утра он позовет тебя кататься, – сказала я ей и заметила, как мечтательная улыбка тронула ее губы.

Красное платье

На следующее утро я проснулась от удара в бок. Элен снился кошмар, и она металась во сне. Простыни под ней не было. Мятая, кучей она лежала вдоль стены, а одеяло и вовсе валялось на полу. Она ничком лежала на голом матрасе в какой-то неестественной вымученной позе – раскинутые в разные стороны ноги и заложенные под живот руки. Ее голова оставалась на подушке и была круто повернута влево. Угол подушки возле ее широко открытого рта был влажным от слюны. Я встала и, подняв с пола одеяло, аккуратно укрыла ее.

– Кэт, – вдруг, как в бреду, промямлила Элен, – ты тут?

– Тут-тут, спи давай, еще рано, – прошептала я и положила край одеяла ей на плечи.

Больше она не произнесла ни слова, а только, ухватив одеяло, как в кокон, обернулась в него и стала похожа на спящую куколку. Я оделась и бесшумно вышла из комнаты. Бабушки в доме не было. Ее диван, как старый ветеран, надел темно-зеленый парадный костюм и приготовился простоять так до самого вечера. На столе в кухне стояла большая эмалированная миска, накрытая полосатым полотенцем. Я осторожно приподняла один его край и, как осчастливленный неожиданными козырям карточный шулер, обрадовалась увиденному – бабушка напекла творожников.

– Ба-а! – протянула я и накрыла тарелку полотенцем, решив позавтракать позже, вместе с Элен.

Часы на столе показывали половину восьмого.

– “Если не ехать к водонапорной башне с Антоном и не нужно в школу, что тогда делать в такую рань?” – думала я. – Пойду, поищу бабушку.”

Гладкие ступеньки крыльца были еще холодными, и я, перепрыгивая их по двое, слетела вниз и приземлилась на свои сандалии. Двор был пуст, а ворота закрыты на засов. Я обошла крыльцо кругом и направилась в огород позади дома. Ровные грядки с молодыми побегами лука, моркови, укропа были усыпаны мелкой росой, кое-где стояли ржавые ведра и торчали черенки лопат и грабель. Между грядок в меже, как удав, прятался поливочный шланг, искусно маскируясь под цвет сырого чернозема. Бабушки нигде не было. Я обогнула деревянный сарай и, приставив ладонь к бровям, стала вглядываться вдаль картофельных дебрей. Между высоких зеленых побегов я заметила широкую бабушкину спину. Она склонялась над картофельными кустами и, что-то тщательно выбирая, потряхивала их из стороны в сторону. Я встала в узкую межу и, прицелившись, что есть мочи пустилась до нее бегом.