До пятнадцати лет, помнится, мое зеркальное отражение меня не радовало. Скорее наоборот: причиняло лишь жгучее разочарование в связи с полным отсутствием зримых вторичных половых признаков.

Все изменилось как по мановению волшебной палочки, когда после окончания девятого класса нас отправили на прополку овощей. (Подобная эксплуатация детского труда именовалась тогда летней практикой.)

Я выбрала себе капустные ряды, так как они показались мне не только наиболее чистым вариантом, но и, главное, самым доступно-питательным. Кормили нас скудно и невкусно, поэтому вечное урчание желудка я научилась подавлять поеданием государственной капусты. Я потребляла ее как кролик — прямо на грядке. Снимешь пару грязных верхних листьев и хрусти себе на здоровье сочными остальными хоть целый день. Так незаметно и дохрустелась я до неведомо откуда возникших выразительных округлостей.

Мама ахнула, взглянув на меня по возвращении, а отец даже смутился. И наконец-то перестал заходить в мою комнату без стука.

А ошарашенные взгляды моих одноклассников да жадные встречных мужиков на улице лишь подтверждали изменения в нужную сторону и укрепляли мою растущую самооценку.

Да что там одноклассники — даже отцовские друзья стали заглядываться: в гости так и зачастили! Странно, что отец не видел очевидного… Или не хотел? Или делал вид, что ничего не замечает? Для собственного удобства…

Когда я впервые заикнулась о решении поступать в театральный институт, отец принялся буквально метать молнии:

«Куда-куда? В артисточки? — громыхал он. — Может, сразу на панель? — И — трах! — огромным кулаком о стол.

Я сперва сдрейфила, но потом рискнула ослушаться. Хотя в нашей семье это каралось сурово. Просто вид тихой, забитой мамочки — вечной труженицы и добровольной страдалицы — со временем перестал вызывать во мне жалость.

Мне не хотелось следовать ее примеру. Категорически! Жить исключительно интересами мужа, мотаться за ним по гарнизонам, стряпать, мыть, чистить, терпеть его разнузданное поведение, пьяные загулы, романы на стороне? И все это смиренно, без единой жалобы?! Ни-ког-да!

А ведь она была первой красавицей в институте!.. Однако выйдя замуж за военного, умудрилась так раствориться в своей всепоглощающей любви к нему, что полностью разлюбила себя. И мне всегда внушала, что отец — самое важное ее достижение в жизни, что без него она — ничто и что вообще служение мужу — главное предназначение любой женщины.

Я же верила в иное свое предназначение. Прочитанные книги, помноженные на богатое воображение, позволяли разыгрывать перед зеркалом потрясающе увлекательные сцены.

В кого я только не перевоплощалась!

Завернувшись в простыню, превращалась, например, в Семирамиду — рабыню, позже ставшую царицей Ассирии. Ко мне в руки слетались горлицы, к моим ногам склонялись цари…

Или — вживалась в образ Клеопатры, правительницы Рима. И что особенно важно, будто наяву видела своих великих мужей — Птоломея, Цезаря, Антония…

Мыслила себя супругой Наполеона Жозефиной, затмившей в жизни великого полководца всех прочих женщин.

Воображала себя прекрасной Еленой, из-за которой была развязана Троянская война…

Сама вела в бой войска и погибала на костре вместо легендарной Жанны д’Арк…

Карала и благоволила, будучи Екатериной Медичи…

Сводила с ума, можно даже сказать, жонглировала мужчинами — как обворожительные Жаклин Кеннеди и Элизабет Тэйлор…

Втихаря из старой гипюровой занавески бабуля сшила мне роскошный прикид — короткое пышное платье с глубоким декольте. Получилось настоящее воздушное пирожное — на длинных ногах, с кудрями до плеч и, самое главное, со сладкой сливочной начинкой. Разумеется, для тех, кто понимает! Понять хотели многие. А вот помочь — другой вопрос.

В театральный я провалилась на первом же творческом экзамене.

— Достаточно, барышня, — остановил меня на полуслове известный артист, набиравший себе курс, хотя я прочитала всего лишь абзац из «Легкого дыхания» Бунина.

— Но… почему? — задохнулась я.

Год репетировала! Часами читала этот отрывок перед своим любимым зеркалом, зная, что Бунин — безошибочный материал.

— Вы слишком… э-э-э… жеманны, — ухмыльнулся он снисходительно и кивнул головой на дверь: — Следующий!

Но ведь Мэрлин Монро, на которую я страстно старалась походить в тот момент, говорила именно так — жеманно, вкрадчиво, сексуально! Дорого же мне далась попытка подражания ей!

Выходит, был неверно выбран объект?

Или — что?!

Я подкараулила своего экзаменатора, с огромным трудом проникнув в ресторан Дома Кино, где он ужинал, и попросила прослушать меня еще раз. Отдельно. Тогда я еще не думала, сколько у него таких, как я: в своем волшебном платье я ощущала себя необыкновенно привлекательной, единственной и неповторимой! И он… оценил мою обворожительную дерзость. Я правильно выбрала место и время.

Он сделал для меня исключение — «оценивал» в течение целого месяца. Но несмотря на все мои старания, на все мои ухищрения, так и не взял к себе на курс. Разыгрывала-то я перед ним в реальной жизни все грамотно, но вот говорила, к сожалению, по-прежнему слишком жеманно…

Однако мир не без добрых людей — нашлись желающие помочь хрупкому талантливому цветку пропихнуться во ВГИК! На киноведческий, правда, факультет. Точнее, не сдаваясь и находясь в неутихающем поиске, я сама нашла их — тех добрых людей.

Не хочу сейчас вспоминать всех Сцилл и Харибд, которых мне пришлось обойти, ловко лавируя в океане закулисных страстей. Главное, что я справилась со всеми препятствиями: преодолела все скалы, выкарабкалась изо всех впадин… Правдами-неправдами, стараниями-уловками, наукой бабушки, природным обаянием несостоявшейся, погубленной завистливыми врагами Актрисы…

Дома же жить становилось все невыносимей. Отцовский диктат с каждым днем разрастался и принимал порой неприемлемые формы. Кажется, его возмущало во мне все — от выбора института до манеры одеваться. Слово «панель» стало буквально ключевым в его ежевечерней заключительной проповеди. Чтобы вырваться из атмосферы постоянных скандалов, мне необходимо было куда-то сбежать. К примеру, замуж. Но оглядевшись по сторонам в поисках избранника, я, подобно Данте, очутилась в сумрачном лесу: меня окружали либо инфантильные юнцы, не представлявшие собой никакого достойного материала для формирования опоры в семейной жизни, либо чудаковатые научные исследователи-бессребреники, либо недосягаемо высоко парящие Мэтры культуры.

Остановила свой выбор я на капитане дальнего плавания. Он бы вхож в наш дом, и каждая нечастая встреча с ним убеждала меня в особом, трепетном его ко мне отношении. На вопрос отца «Отчего не женишься?» он обычно пожимал плечами и нес какую-то несуразицу вроде: «Не родилась еще, понимаешь, моя невеста…»