Они так и не узнали, кого застрелили после Ларсона. Он шел вавангарде, и его быстро оттащили. Гэррети посмотрел вперед и тут же пожалел.Теперь вершина холма была видна. Казалось, до нее еще сто миль.

Все молчали, замкнутые в своей боли и надежде.

У самой вершины от дороги отходил грязный проселок, накотором стоял фермер со своей семьей. Они смотрели на проходящих - старик снизким морщинистым лбом, женщина в сером мешковатом пальто и трое детейдебильного вида.

- Эй, папаша! - окрикнул кто-то.

Ни фермер, ни его домочадцы ничего не ответили. Они неулыбались, не делали никаких знаков. Просто смотрели. Гэррети это напомниловестерны, которые он смотрел в детстве каждую субботу, где герой умирает впустыне, а вокруг собираются грифы и ждут. Он представил, что этот фермер и егодети-дебилы приходят сюда каждый год. Сколько смертей они видели?

Десять?

Двадцать? Чтобы отвлечься от этих мыслей, Гэррети отхлебнулводы и прополоскал рот.

Холм все поднимался. Впереди Тоулэнд упал в обморок и былзастрелен после того, как солдат трижды предупредил его бесчувственное тело.

Гэррети казалось, что подъем длится чуть не месяц. Да,месяц, потому что всего они идут уже не меньше трех лет. Он усмехнулся этоймысли и отхлебнул еще воды.

Только никаких судорог. Судорога сейчас - это смерть. А онаможет случиться, потому что в туфли ему словно залили свинец.

Девяти уже нет, а из оставшихся треть погибнет прямо здесь,на этом холме. И среди них... Внезапно Гэррети показалось, что он вот-вотупадет в обморок.

Он поднял руку и ударил себя по лицу.

- Что с тобой? - спросил Макфрис.

- Теряю сознание.

- Полей, - прерывистое дыхание, - из фляжки на голову.

Гэррети так и сделал. "Крещу тебя, Рэймонд ДэвисГэррети во имя Господа". Вода была очень холодной, часть ее ручейкомзатекла под рубашку. - Фляжку 47-му! - крикнул он, истощив этим криком всесилы.

Солдат принес ему новую фляжку. Гэррети ощутил на себевзгляд его мраморных, лишенных выражения глаз.

- Пошел вон, - сказал он грубо. - Тебе платят, чтобы тыстрелял в меня, а не пялился.

Солдат молча отошел. Гэррети заставил себя пойти чуточку быстрее.

Наконец они добрались до вершины. Было девять часов, и онинаходились в дороге уже двенадцать часов, но это ничего не значило. Значиличто-то только холодный ветерок, дующий с вершины, пение птицы да мокраярубашка, липнущая к коже. И еще воспоминания, которые Гэррети так и не смоготогнать.

- Пит?

- Что?

- Хорошо, что мы живы.

Макфрис не отвечал. Они шли теперь вниз. Это было легче.

- Я постараюсь выжить, - добавил Гэррети почти извиняющимсятоном.

Дорога слегка извивалась. До Олдтауна, где начиналасьравнина, оставалось еще 115 миль.

Еще долго никто ничего не говорил. Бейкер шагал ровно,засунув руки в карманы, кивая головой в такт шагам. Он еще не получил ни одногопредупреждения. Олсон опять молился; его лицо выделялось в темноте белымпятном. Гаркнесс что-то ел.

- Гэррети? - позвал Макфрис.

- Я тут.

- Ты видел когда-нибудь конец Длинного пути?

- Нет. А ты?

- Нет. Я просто подумал - ты тут живешь и...

- Мой отец этого терпеть не мог. Однажды он показал мне, нотолько один раз.

- Я видел.

От звука этого голоса Гэррети подпрыгнул. Это был Стеббинс.Он подошел к ним, так же нагнув голову. Его светлые волосы топорщились надголовой, как корона.

- Ну, и как это было? - спросил тревожно Макфрис.

- Тебе не понравится.

- Я спросил.

Стеббинс молчал. Гэррети еще больше заинтересовался им. Оншел без жалоб и не получил ни одного предупреждения с момента старта.

- Так как это было? - спросил он.

- Я видел это четыре года назад, - сказал Стеббинс. - Мнетогда было тринадцать. Тогда все кончилось в 16 милях от границы Нью-Хэмпшира.

Туда стянули национальную гвардию и Эскадрон в помощьполиции. Люди стояли на пятьдесят миль вдоль дороги. Больше двадцати человекбыло задавлено насмерть. Все потому, что люди пытались протолкнуться к дороге иувидеть, чем все кончится. Я был в первом ряду с отцом.

- А кто твой отец? - спросил Гэррети.

- Он... В Эскадроне. И он точно рассчитал. ДЛИННЫЙ ПУТЬ -кончился прямо напротив меня.

- И что? - тихо спросил Олсон.

- Я слышал, как они идут, задолго до того, как онипоявились.

Звуковая волна, все ближе и ближе. И только через часпоявились они. Они ничего не видели и не слышали, и смотрели они только надорогу. Их было двое, и шли они очень странно. Будто их сняли с креста изаставили идти, не вынув из них гвозди.

Теперь все слушали Стеббинса. Полное ужаса молчание накрылоих ватным одеялом.

- Толпа кричала. Одни выкрикивали фамилию одного парня,другие - другого, но слышно было только "давай! давай!" Один из нихблондин в расстегнутой рубашке. Одна туфля у него расстегнулась или развалиласьи все время хлопала. Другой был вообще без туфель, в высоких носках, но онидоходили только до лодыжек... Понимаете, он долго так шел. Ниже его ноги быликрасные, и все видели, как из них лилась кровь. Но он, похоже, ничего нечувствовал.

- Прекрати. Ради Бога, прекрати, - взмолился Макфрис.

- Ты хотел знать, - возразил Стеббинс. - Так ведь?

Все молчали. Только пыхтел невдалеке вездеход, и кто-то ещеполучил предупреждение.

- Первым сдался блондин. Я это хорошо видел. Он вскинул рукивверх, будто собирался улететь, но вместо этого упал лицом вниз и черезтридцать секунд получил пропуск - он шел с тремя. А потом толпа начала кричать.Они кричали, пока не увидели, что победитель пытается что-то сказать. Тогда онизамолчали. Он встал на колени, как будто хотел помолиться, и из глаз егополились слезы.

Потом он подполз к тому, другому, и уткнулся лицом в егорубашку. Он что-то говорил, но мы не слышали, - он все говорил в рубашку томупарню.