потому что, так уж вышло, ни один бунт не заканчивается добром. Даже если он необходим.

— Но Тоня не пошла в колхоз, отказалась! И ничего! — гнула своё Маша.

— Посмотрим, чем это для неё закончится, — мрачно ответила Валентина Михайловна.

— А что, по-вашему, она должна была сделать?

— Пойти в колхоз и весь тот год, что она будет там работать, продолжать учиться. А как только выйдет срок, ехать поступать туда, куда хотела.

— И вы считаете, это правильно? Это справедливо? По-человечески? — не сдавалась Маша.

— Я считаю, что это единственный шанс не испортить себе жизнь. Пожертвовать одним годом ради всего будущего.

— Но ведь и дальше будет такой же бред! Вот она отучится и её пошлют неизвестно куда!

— Всего на три года…

— Значит, надо пожертвовать уже четырьмя годами, чтобы тебе не испортили всю жизнь!

— Ничего не поделать, таковы правила, и раз уж мы не в силах их изменить, надо приспособиться. Поэтому, Маша, я прошу тебя, будь потише, не ломай своё будущее, — попросила женщина, и девушка посмотрела в её тёплые глаза.

— Почему вы не вернулись в Москву?

— Это долгая история… — уклончиво ответила учительница.

— Пожалуйста, ответьте. Я никому не скажу!

— Мой муж не захотел ехать со мной сюда, хотя мог… Он был старше, его ничего не держало, кроме работы и… возможно, кого-то ещё. Мне было незачем возвращаться, Маша, — грустно ответила та и пригладила ладонью юбку. — Да и здесь не так уж плохо.

— А почему вы здесь никого не встретили?

— А я и встретила, но он несвободен… Я не посмею разбить семью.

В комнате повисла тишина. Девочка впитывала всё, что говорила Валентина Михайловна, понимала, осознавала, но никак не могла согласиться. Почему все обязательно должны делать то, что положено? Кем это положено? И с чего они, те, кто это придумал, взяли, что именно так правильно? Почему каждый человек должен проходить через тернии просто для того, чтобы его оставили в покое, а не диктовали, как надо жить?! Но даже и тогда приходилось оглядываться…

— Я бы родила, — неожиданно продолжила учительница, — но только представь, какой это был бы позор. Одна. Без мужа. Меня бы сразу уволили, выкинули из школы… Педагог не имеет права подавать дурной пример… И что бы мне осталось?

Получается, этот прекрасный человек сознательно обрекает себя на одиночество только потому, что кем-то как-то и когда-то было решено, что родить без мужа — великий позор… Маша покрутила головой, не соглашаясь со всем этим. Она совершенно не понимала, что делать, как поступить, чтобы в её жизнь никто не лез и не говорил, как правильно себя вести. Но затем девочка вспомнила про Галину Александровну и повернулась к учительнице.

— Большое спасибо, что поговорили со мной, — искренне поблагодарила она. — Вы правы, я и вас могла подвести. Я больше не буду так делать, только…

— Только? — с тревогой спросила женщина.

— Пожалуйста, помогите мне…

— Конечно, говори, что случилось?! Неужели Игорь успел напортачить?!

— Нет, не Игорь… А секретарь колхоза.

Учительница и ученица долго сидели в полной тишине. На улице уже заждались ребята, а комсорг несколько раз настойчиво прошла мимо окна.

— Давай вечером поговорим? Нам уже пора на свёклу.

— Пожалуйста, пять минут! Я всё быстро расскажу! Я могу рассказать по пути! Только прошу вас, не считайте меня сумасшедшей! Я нормальная! Я просто не знаю, что мне с этим делать! Поэтому и сбежала!

— Ты чего, Маша, успокойся, — Валентина Михайловна коснулась прохладного лба девочки и убедилась, что у неё не жар. — Да тебя всю трясёт…

— Мне страшно, мне очень страшно! Но я боюсь, что никто не поверит!

Новосёлова вновь показалась в окне и позволила себе в него посмотреть. Всего на секунду, мимолётно, но этого хватило, чтобы женщина поднялась и направилась к выходу.

— Идём, расскажешь по пути.

На площадке было шумно. Ребята устроили веселые игры и, когда из интерната показались учительница с Машей, не думали прекращать.

— Иди к девочкам, — отстранённо кивнула Валентина Михайловна.

— Помогите… — одними губами попросила Иванова, и женщина кивнула. Рассказ потряс её, удивил, а главное — насторожил. Маша не могла врать, она напугана, встревожена, она едва не сбежала…

— Идём, ребята! Сегодня мы и так задержались! — выкрикнула учительница, стараясь придать голосу весёлость. Школьники нехотя прекратили игры и направились в поле.

Глава 7

15 июня 1979, пятница

В клубе неподалёку от интерната играла музыка и горел свет. Сквозь яблоневый сад и деревенские дома доносился сильный голос Пугачёвой:

Ах, Арлекино, Арлекино! Нужно быть смешным для всехАрлекино, АрлекиноЕсть одна награда — смех!

Маша поспешно застегивала золотые серьги, которые ей подарили родители на пятнадцатилетие, и не вступала в разговоры девочек.

— Как жаль, что мальчишек нет, — расстраивалась Ириша Сидорова. Она надела нежно-жёлтое ситцевое платье, сандалии и всё время поправляла волосы.

— Да не ври, мальчишек ей не хватает, Васи тебе не хватает, а не других! — беззлобно поддела Лида. Она была в широких брюках-клёш и голубой блузке, но всё равно осталась недовольна — её чёрный взгляд так и метался к Машиному тёмно-серому платью из крепдешина, в котором та выглядела почти как взрослая.

— Как будто тебе не хотелось бы с ним потанцевать!

— Может, и хотелось бы, но плакать не буду, если потанцую с другим!

Люда слушала весёлую болтовню и задумчиво гладила дешёвый кулончик в виде сердечка на шее. Её наряд почти не отличался от наряда одноклассниц — зеленое платьишко, неброские туфельки, видимо, старые мамины, никакой косметики, но вот Маша не давала ей покоя. Ясное дело — городская, дочь военного, внучка торгашки, хочет выпендриться, но неужели у неё нет ни капли совести?! Никто из деревенских не мог тягаться с ней в одежде, разве что она сама, Люда… Но ведь она не выделялась! Не надевала золотые серьги и цепочку, хорошие туфли и платье, и делала это из уважения к остальным. Она хорошо понимала, как девочки могут завидовать. Да и что это в этом хорошего — так сильно отличаться от других? Ещё, быть может, в плохие приключения в таком виде попадёшь…

— Наверное, сегодня придут выпускники, — продолжала беззаботно Ириша. Она наконец-то справилась с блестящими светлыми волосами и была готова идти.

— Вряд ли, они готовятся к экзаменам, — подтрунивала Лида. Ей нравилось видеть лёгкое переживание на лице подруги.

— Но кто-то же придёт!

— Ладно, пошли, проверим!

Вечер пятнадцатого июня выдался тёплым и тихим. Ни ветерка, ни облачка, лишь ночная синева наползала на небо. В траве стрекотали кузнечики, заливались соловьи в кустарниках, но на душе у Маши было