Единственное, что находило отклик в ее душе, это дети. Лизиспытывала постоянное инстинктивное желание сходить к ним, чтобы убедиться — сними все в порядке и они не покинут ее так же неожиданно, как Джек. Она знала,что Кэрол сидит с Джеми и девочками и что Питер ненадолго поехал к Джессике,однако подспудное беспокойство не оставляло ее. Как ни старалась Викторияуговорить ее прилечь, Лиз не соглашалась.

Она знала, что все равно не заснет. Слова «похороны»,«погребение», которые она слышала постоянно на протяжении последних несколькихчасов и которые уже начинала ненавидеть, гремели у нее в ушах, словно барабаны,нет — словно трубы, возвещающие о конце света. В них был заключен весь ужастого, что с ними произошло. Похороны… Это означало костюм и обувь для Джека,гроб, поминальную службу, траурный зал, прощание с телом. «Разве можнопрощаться с телом?» — думала Лиз, чувствуя, как внутри ее набирает силуневысказанный протест. Все, кто придет на похороны, будут прощаться с Джеком, ане с телом! Но с другой стороны, разве сможет она сказать «прощай» человеку,которого любила?..

В конце концов Лиз решила, что гроб должен быть закрытым.Пусть те, кто придет на поминальную службу, прощаются с тем Джеком, которогоони знали, — веселым, общительным, любящим, внимательным, а не с холодным,безжизненным, чужим телом в новеньком несмятом костюме! Лиз не хотела, чтобыкто-то видел его таким, в особенности — дети. Пусть они запомнят отца живым.Может быть, тогда их чувство потери будет не таким острым. Ведь если не виделчеловека в гробу, со временем начинает казаться, что он не умер, а просто уехалкуда-то очень далеко.

Потом она подумала о том, что в это самое время родные иблизкие Аманды Паркер тоже страдают и тоже не могут смириться с происшедшим. Аее детям еще тяжелее — ведь они видели, как их собственный отец застрелилАманду, застрелил их маму! К счастью, у Аманды была сестра. Лиз уже знала, чтоона решила взять сирот к себе, но думать еще и о чужих детях сейчас ей было непод силу. Единственное, что она сумела сделать, это попросила Джин послатьродственникам Аманды цветы и записку со словами соболезнования.

Кроме того, Лиз собиралась позвонить матери Аманды, но,когда именно она сможет это сделать, Лиз сказать не могла. Сейчас она могла толькосочувствовать ей на расстоянии.

Брат Джека прилетел из Вашингтона той же ночью.

На следующий день утром приехали из Чикаго его родители, иони все вместе отправились в зал, снятый Джин для гражданской панихиды. Выборгроба был для Лиз непосильной задачей, поэтому этим пришлось заниматься Джин ибрату Джека. Лиз, опиравшаяся на руку Виктории Уотермен, только кивнула, когдаее подвели к массивному полированному гробу красного дерева, с бронзовымиручками и обивкой из белого бархата внутри. Весь процесс неожиданно напомнил ейпокупку нового автомобиля. Она едва не рассмеялась, но готовый сорваться с еегуб смех внезапно перешел в истерические рыдания, которые она уже не моглаостановить.

И это тоже был тревожный симптом. Потеря контроля над собой,невозможность сдерживаться, управлять своими мыслями и чувствами повергали Лизв еще большее отчаяние. Она была словно подхвачена могучей, внезапно налетевшейсзади волной, которая выбила почву из-под ног и теперь несет и несет ее воткрытое море, откуда уже никогда не удастся вернуться на безопасный, надежныйберег. Уже не раз Лиз спрашивала себя, наступит ли когда-нибудь такое время,когда она снова будет нормальным человеком? Снова сможет смеяться, читатьгазеты или смотреть телевизор, и сама себе отвечала — нет. Особенно тяжело ейбыло смотреть на наряженную рождественскую елку, которая все еще торчалапосреди гостиной то ли немым укором, то ли призраком прошлой, счастливой ибеззаботной жизни.

Когда настало время ужинать, за столом собралось почтиполтора десятка человек. Виктория, Кэрол, Джин, брат Джека Джеймс, в честькоторого был назван Джеми, его родители, брат Лиз Джон, с которым, впрочем, онаникогда не была особенно близка, девушка Питера Джессика, приехавший изЛос-Анджелеса бывший одноклассник Джека и дети с трудом разместились в ихнебольшой гостиной, но это было еще не все.

То и дело звонил дверной звонок, люди приходили и уходили, ав коридоре появлялись новые букеты и корзины живых цветов. Кухонный столломился от пирогов, ветчины, цыплят и другой еды, принесенной соседями идрузьями, так что, когда Лиз случайно зашла туда, у нее сложилось впечатление,что о гибели Джека узнал весь мир. К счастью, пока удавалось сдерживатьрепортеров. Но в вечерних газетах уже появились статьи, посвященные происшествию.В шестичасовых «Новостях» даже показали небольшой репортаж с места убийства.

После ужина дети снова поднялись к себе. Взрослые осталисьза столом, чтобы еще раз обсудить детали предстоящих похорон, и тут сновараздался звонок в дверь. Приехала Хелен, мать Лиз. Стоило ей увидеть дочь, какона зарыдала в голос.

— О, Лиз, боже мой! Ты ужасно выглядишь!

— Я знаю, мама. Я… — Лиз не договорила. Она просто незнала, что сказать матери. Их отношения даже в детстве не были особенно теплымии доверительными, а в последние годы присутствие матери зачастую стесняло Лиз.Во всяком случае, ей было гораздо удобнее разговаривать с Хелен по телефону,чем встретившись лицом к лицу. Пока был жив Джек, он служил своего рода буфероммежду ними, и Лиз гораздо спокойнее воспринимала все, что говорила или делалаее мать, но она так и не простила ей неприязни к Джеми. С самого начала Хеленсчитала, что с их стороны было глупостью заводить пятого ребенка; даже четверо,заявила она, слишком много, но пятеро — это уже просто смешно!

Кэрол предложила ей ужин, но Хелен сказала, что поела всамолете. Она согласилась на чашечку кофе и, подсев к столу, спросила Лиз:

— Ну и что ты собираешься делать дальше?

Хелен, как всегда, смотрела в самый корень проблемы. Длявсех без исключения сегодняшний день был очень тяжелым, поэтому никто изсобравшихся за столом не заглядывал в будущее дальше завтрашнего дня и темболее старался не задавать никаких вопросов, которые могли бы расстроить Лизили хотя бы напомнить ей о ее теперешнем положении. Но Хелен была чуждасантиментов. Она всегда говорила то, что думала, и не боялась зайти назапретную территорию. Остановить ее удавалось только Джеку, да и то не всегда.Поэтому она продолжала как ни в чем не бывало:

— Знаешь, дорогая, дом придется продать. Он слишкомвелик, одна ты с ним не справишься. И практику тоже придется оставить:адвокатура — мужской бизнес, а без него ты никто!

По большому счету, Лиз была с ней согласна. Она и самабоялась, что без Джека она не справится ни с хозяйством, которое требовалодостаточно много денег, ни с практикой, которая держалась на их с Джекомсовместных усилиях. Да что там говорить — сейчас она не могла представить себе,как будет жить без Джека, однако резкость и прямота материнских слов вызвали вее душе возмущение и протест. Мать не постеснялась вытащить на свет божий ееужас и боль и, что называется, ткнуть носом в проблемы, которые требовалипостепенного и деликатного решения.