Точно такая же ситуация возникла и девять лет назад, когдародился Джеми и стало известно, что он не совсем здоров. Тогда Хелен напрямиксказала дочери: «Ты в своем уме? Уж не собираешься ли ты оставить его у себя —этого урода? Подумай, какая это будет травма для остальных детей!» Тогда Лизедва не вышвырнула ее из дома. Шаткий мир был сохранен лишь благодарясвоевременному вмешательству Джека. Этот случай, однако, ничему Хелен ненаучил. Она по-прежнему продолжала озвучивать самые потаенные мысли и глубинныестрахи окружающих. «Глас божий» — шутливо называл ее Джек. Впрочем, он никогдане забывал напомнить Лиз, что мать не может заставить ее сделать что-то, чегоона делать не хочет. Теперь Джека не было, и Лиз невольно задумалась: вдругХелен права?

Сможет ли она справиться одна? Не придется ли и в самом делеперебираться в другой дом и закрывать практику?

— На данный момент главная наша задача — это пережитьпонедельник, — с неожиданной твердостью перебила Хелен Виктория. (Напонедельник были назначены похороны, а прощание должно было пройти в выходные.)— Только об этом надо думать сейчас.

Похороны были целью, на которой Лиз сосредоточила все своиусилия; они были своего рода границей, чертой, перейдя которую она должна быланачинать строить новую жизнь, как бы трудно ей ни было. И все, кто приехал кЛиз сегодня, очень старались помочь ей продержаться эти несколько дней.

Увы, несмотря на их искреннее участие и сочувствие, Лиз неиспытывала почти никакого облегчения.

Правда, к вечеру усталость взяла свое. Боль несколькопритупилась, однако в мыслях Лиз постоянно возвращалась к тому кошмару, которымобернулось для нее Рождество. Для нее и для детей. Лиз знала, что они никогдане забудут этот год и никогда, даже став взрослыми, не смогут спокойно слушатьрождественские гимны или смотреть на украшенную блестками и мишуройрождественскую елку. Они не смогут даже развернуть рождественский подарок,чтобы не вспомнить, что случилось с отцом и как тяжело было каждому из них.

Виктория легонько тронула ее за плечо.

— Может быть, ты пойдешь ляжешь? — негромкопредложила она.

Виктория Уотермен была невысокой хрупкой темноволосойженщиной с темно-карими глазами и чувственным ртом, но в ее голосе частозвучали стальные нотки, которые ясно показывали: с ней лучше не спорить. Онадействительно была наделена сильным характером, благодаря которому в свое времясумела стать успешным адвокатом. Сейчас ее сила оказалась очень кстати. ПокаВиктория еще работала, Лиз часто шутила, что она-де способна нагнать страху ина присяжных, и на судью. Если Лиз при этом и преувеличивала, то лишь самуюмалость. Ее подруга специализировалась на случаях нанесения личного вреда, и еймного раз удавалось выиграть для своих подзащитных солидную компенсацию. Но,подумав об этом, Лиз сразу вспомнила Джека, Аманду и все, что произошлонакануне. Когда она поднималась наверх, по щекам ее снова текли слезы.

Виктории Лиз сказала, чтобы она отправила Питера спать вкомнату Джеми. В его спальне должна была лечь Хелен; Джеймс, брат Джека, моглечь в кабинете, а брат Лиз — на диване в гостиной. Родители Джека остановилисьв отеле, что было очень кстати, поскольку в доме больше не было свободногоместа. Джин предстояло ночевать на раскладушке в комнате Кэрол, а Викторию Лизпопросила лечь с ней в их с Джеком спальне.

Все эти люди были маленькой армией добровольцев, готовыхсражаться за нее. Лиз чуть ли не впервые за весь день подумала о них сблагодарностью и теплотой.

Куда бы она ни заглянула, повсюду были ее друзья илиродственники. Проходя по коридору, она видела, что Питер и Джессикаразговаривают о чем-то в комнате одной из девочек, а Джеми сидит на коленях уМег.

Они были относительно спокойны — по крайней мере, никто изних не плакал, — и Лиз позволила Виктории отвести себя в спальню. Там онакак подкошенная рухнула на кровать и лежала, неподвижно глядя в потолок.

— Что, если моя мать права, Вик? — спросила онанаконец. — Что, если мне придется продать дом и закрыть нашу с Джекомфирму?

— Что, если русские объявят нам войну и разбомбят твойдом?! — фыркнула в ответ Виктория. — Ничего смешного — это вполнеможет случиться. Так вот, я хотела бы знать: ты начнешь собирать вещинемедленно или все-таки немного подождешь? Если паковать вещи сейчас, твоикостюмы и платья непременно помнутся.

Если ждать, когда на твой дом сбросят бомбу, то тогда от нихвообще ничего не останется. Что ты предпочтешь, Лиз? Сейчас или потом? —Она улыбалась, и Лиз тоже рассмеялась — рассмеялась впервые за весь день, еслине считать истерического хихиканья перед только что купленным гробом.

— Я вот что думаю, — добавила Виктория, —твоя мать действительно затронула важную проблему, однако сейчас решение тебепока не по зубам, так что и волноваться по этому поводу совершенно незачем.Возможно, все утрясется само собой и в будущем ты с этим вообще не столкнешься.А если столкнешься, что ж… тогда и будешь решать. Что касается вашей с Джекомпрактики, то… Если перевести слова Хелен на нормальный человеческий язык, тоона сказала тебе примерно , следующее: она считает, что ты — скверный адвокат.

Ленивый, неумелый, неопытный — такой, который не способен справитьсяни с одним мало-мальски серьезным делом без посторонней помощи. Если ты с нейсогласна, то тебе, безусловно, лучше из бизнеса уйти. Но на твоем месте я бы неторопилась. Джек несколько раз говорил при мне, что на самом деле ты, какадвокат, даже посильнее, чем он. Я точно знаю — он при этом нисколько непреувеличивал. Если хочешь знать, я придерживаюсь того же мнения. Согласись, яв этом разбираюсь. При всем моем уважении к способностям Джека, он иногда бывалповерхностен и не умел так глубоко вникать во все психологические тонкости иаспекты дела, как ты…

Говоря это, Виктория нисколько не кривила душой..

Помимо блестящего знания законов и богатой практики, Лизумела разбираться в людях и была наделена своего рода шестым чувством —своеобразной интуицией, которая часто помогала ей развернуть на сто восемьдесятградусов самое запутанное, самое сложное дело, казавшееся заведомо проигрышным.Недостаток же агрессивности с лихвой компенсировался опытом и вниманием кдеталям, чего Джеку иногда недоставало.

— Джек просто шутил… — сказала Лиз и почувствовала, какслезы снова подступили к глазам. Одной мысли о том, что Джека нет, былодостаточно, чтобы нарушить ее хрупкое душевное равновесие. И никакие доводыразума и здравого смысла на нее не действовали.

Лиз хотела, чтобы он был тут — и точка! В то, что он уженикогда не вернется, она не верила. Как же это может быть, если только вчераони с ним лежали в этой самой постели, если здесь они занимались любовью…

При воспоминании об их последней, полной нежности и страстиночи слезы хлынули из ее глаз потоком. Как же все-таки страшно терять любимогочеловека! Как это страшно — никогда больше не видеть его, не касаться его тела,не чувствовать на коже его нежных прикосновений! Боже, зачем Джек ушел? Зачемоставил ее? Без него ее жизнь кончена, и Лиз была уверена, что никогда большене сможет полюбить.