— А не зачем вам знать, — огрызнуласьразоблаченная Ниночка.

— Это же надо! — продолжала заливатьсяначальница. — А мы-то ее спрашивали, чем она голову моет, что у нее такиекудри роскошные. А она нам — хлебом да простоквашей…

— А я их и мою хлебом. Ржаным.

— Свои кудельки что ли? Те, что из-под шапчонкивылезли? Так их чем не мой. Ха-ха-ха!

Гогот Галины Ивановны оборвался так же неожиданно, как начался.Ибо разозленная обличительной речью начальницы Ниночка схватила с полапрокопченную кошму и с размаху влепила ею по радостной физиономии врагини.

Галина Ивановна замолкла. Секунду она обиженно таращилась наподчиненную, после чего медленно встала и с не предвещавшим ничего хорошегоспокойствием двинулась на раскрасневшуюся Ниночку. Ниночка же, не будь дурой,приготовилась к отпору: встала в бойцовскую стойку — ноги расставлены, руки сосжатыми кулаками согнуты в локтях — и угрожающе процедила: «Не подходите комне, я злая, как рысь!»

Не известно, какой грандиозной потасовкой все бызакончилось, если бы не пронзительный сигнал сирены, раздавшийся за окном.Сначала он был одиноким, потом, буквально через пару секунд, к немуприсоединился еще один, не менее пронзительный, но ко всему прочему еще ибасовитый, а в завершении к этому дуэту присоседился еще и гнусавый гудок. Ивсе эти надрывные звуки слились в такую адскую какофонию, что мы против волизаткнули уши.

— Что это? — проорала Маринка, стараясь перекричатьдьявольский оркестр.

— Пожарные, милиция… — Заорала в ответ Княжна, подбегаяк окну. А после оценки обстановки добавила упавшим голосом. — И ОМОН!

Мы бросились следом за Ленкой, уставились в подкопченноеокно, и увидели вот что.

На асфальтированной площадке перед институтским крыльцомлихо затормозила алая пожарная машина, из нее выпрыгнули бравые пожарные вполной амуниции с огнетушителями и шлангами на перевес; следом, дребезжа,подкатил милицейский «козелок», выпуская из своего чрева Геркулесова и егопротивного начальника по фамилии Русов; за ними подтянулась серая «полбуханка»с цифрами «02» на дверке, из которой вылез молоденький милиционерчик с собакойи еще пара мужичков в гражданке; потом прибыли эмчеэсники на «ГАЗеле»… И каккульминация сего действа — металлизированный блестящий микроавтобус,подлетевший самым последним, из нутра которого на влажный асфальтповыпригивали, как из волшебного ларца, шкафообразные камуфлированные молодцы савтоматами.

— Е-мое, — прошептала Маруся. — Что ж мы наделали-то!

Через 5 минут, стоило всей шатии-братии ввалиться в здание,наш сонный институт, где даже работали позевывая, стал похож на эпицентрземлетрясения.

Пожарные, унюхав запах гари, носились по этажам с раскрученнымишлангами, эмчеэсники сновали по коридорам, кабинетам, подвалам, выискиваянесчастных, попавших в чрезвычайную ситуацию. Следом за ними бегали менты, непонимая, где же захоронилась банда маньяков. Топая своими тяжелыми ботинками,по лестницам совершали марш-броски ОМОНовцы и пугали впечатлительных сотрудницсвоими автоматами. И замыкала это сумасшедшее шествие усталая собака — она всеникак не могла взять след.

Словом, переполох был еще тот.

Когда, набегавшись, умученная процессия притормозила у выгоревшегокабинета, мы опасливо выползли из укрытий — кто из-за угла, кто из-под стола,кто из-за спины другого — и начали, перебивая друг друга, каяться.

— Мы не виноваты… Мы не поняли… А она лежит, всяобгоревшая… А кто-то дверь запер… И мы вас… И чтобы обязательно ОМОН… И все… Ато боимся….

— А ну заткнулись все! — рявкнул багровый отзлости следователь Русов. Мы разом замолкли. — Хорошо. А теперь попорядку.

— Мы пришли… Нет, сначала услышали сирену… А в туалетеу нас маньяк… — Вновь начали докладывать мы.

— Стоп! — вновь перебил Русов, уже зеленый от елесдерживаемого гнева. — Ты. — Он ткнул своим кривоватым перстом в моюсторону. — Докладывай. По порядку. Только без маньяков и сирен. Посуществу.

Ну я и доложила. По существу и порядку. Когда моя речь завершиласьфразой «Не подходите, я злая, как рысь!», все присутствующие представителислужб спасения набросились на нас с таким остервенением, будто мы вражескиеоккупанты. Они орали и ругались, обзывали нас глупыми курицами (всех, дажеКузина, хоть он по половым признакам больше тянет на петуха), грозилисьзасадить нас за решетки, оштрафовав предварительно за ложный вызов. Даже отпожарных нам досталось. Им, видите ли, не понравилось, чем мы тушили, у нас-де,сели верить отчетам, имеются гораздо более современные средства тушения, нежеликружки и сахарницы, наполненные водой.

Обруганные и запуганные, мы сбились в угол. Наши глазапросили пощады. И выпросили. Как ни странно, первым сжалился над нами на видсамый грозный, но как оказалось, более отходчивый, чем другие крикуны — старшийследователь Русов.

— Ладно, хорош орать! Поняли они все. Больше не будут.

Повинуясь командирскому басу, замолкли даже визгливыепожарные. В наступившей тишине, нарушаемой только капаньем воды со столов,раздалось хмыканье старшего следователя.

— А ведь подожгли кабинетик-то, — пробурчалон. — И подожгли не бездумно. Смотри, — он кивнул Геркулесову.Коленька подошел к указываемому начальником стеллажу, посмотрел, потом с умнымвидом кивнул. Я с еле скрываемым любопытством придвинулась к ним поближе, но ксвоему разочарованию в куске горелого дерева ничего интересного не узрела —головешки, как головешки, тут полно таких.

А Русов все не унимался. Он кружил по комнате, заглядывалпод столы, приподнимал коврики, нюхал, зачем-то плевал, тер, вновь кружил.Наконец, он увидел то, что искал — улику. А именно обгорелый коробок спичек.

— Видал! — сунул он улику под нос Коленьке. Держалон ее бережно, двумя пальцами за углышек. — Надеюсь, его никто не трогал?

— Э… М. М-у… — со страху я потеряла дар речи, от чегоответ мой прозвучал, как мычание глухо-немомого Герасима.

— Что — му? Трогал или нет?

— М… Да, — наконец выговорила я. — Но я ненарочно… Увидела и не произвольно…

— Марш отсюда!

Я пулей вылетела из комнаты. Следом за мной понеслись всеостальные дилетанты, подгоняемые громовым голосом Русова.

— Все вон! Чтобы духу вашего не было. Сыщики любители.И никуда не отлучаться из комнат, к вам придут показания снимать.

Мы дунули по лестнице так, что пятки засверкали.

Перевели дух, только когда добежали до фойе. Отдышались,огляделись, заметили, что во время гонки потеряли Кузина и двух дебоширок(первый, наверняка, спрятался в своей комнате, она недалеко от погоревшегобюро, а последних, скорее всего, уже допрашивает Геркулесов). Первой нарушиламолчание Эмма Петровна.