В этом месте Галина Ивановна замолкла. С выпученными глазамии все еще открытым ртом, она привстала со стула, ухнула своей мощной рукой поне менее мощной груди, выдохнула «О-о!», после чего повалилась на стол безединого проблеска сознания.

— Чего это она? — испугалась Маруся, подбежав кпострадавшей. — Перенервничала что ли?

— А, может, сотрясение? Вон она как в дверь билась… —предположил кто-то из массовки.

— Но не головой же. — Маруся побила ГалинуИвановну по щекам. Безрезультатно — начальница погоревшего бюро осталась всетакой же безучастной. — Притащите кто-нибудь нашатырь, — выкрикнуланаша мать Тереза в коридор. — А еще…

Что еще хотела Маруся от любительниц зрелищ, мы так и неузнали, ибо она не договорила, а подобно Галине Ивановне замолкла на полуслове, выпучилась, охнула, но только без чувств не упала, а осталась стоять,подобно статуе.

— Да что вы все с ума посходили! — выругалась я.

— Там…там… — И Маруся с распахнутым, как у умирающейрыбины ртом, вновь замолкла.

— Что там? — еще пуще осерчала я.

— Она. — Почему-то шепотом закончила давно начатуюфразу Маруся. И показала пальцем в дальний, заваленный обломками стеллажейугол.

— Да кто она-то? — не поняла я и шагнула кподружке.

Сначала я не увидела того, на что указывал Марусин перст, ужочень захламлен был угол разными головешками, а потом, когда сделала еще одиншаг, на этот раз левее, разглядела… О, господи! Между обгоревших остововстеллажей, между куч сгоревшего дерева, на залитом водой и пеной полу лежалаНиночка. Вернее, это была уже не она, а то, что от нее осталось — обгоревшее дочерноты и скукоженное до размеров тряпки тело да буйные, лишь тронутые огнемкудри.

— Мама! — прошептала я басовито и брякнулась накруглые колени Галины Ивановны.

Мой некорректный поступок произвел неплохой эффект, оттолчка женщина очнулась и проблеяла «Пить». Но напоить бедняжку было некому,так как любопытные кумушки в полном составе вломились в комнату и, тесня другудруга, бросились к месту гибели несчастной львиноголовой Ниночки.

Тут я спохватилась и с криком: «А ну назад!» преградила имдорогу.

— Посмотрели, дайте другим посмотреть! — заблеялаодна из толпы.

— Вон! — рявкнула я.

— Не имеете права! — загалдели любопытные, так иноровя поднырнуть под мои растопыренные руки.

— Маруся, — взвыла я. — Помогай!

Но подружка помочь не успела, ибо толпа умирающий отлюбопытства баб смела меня за считанные секунды и ввалилась таки в закуток.

Пару секунд они тупо таращились на обугленные останки, послечего разразились таким диким визгом, что шнурок, бывший некогда миленькойлюстрой, качнувшись, рухнула на пол. Когда же он с хлюпаньем ударился о залитыйпеной пол, толпа все с тем же визгом ломанулась из комнаты.

Через минуты в помещении остались лишь мы: члены дружины,хозяйка кабинета и Кузин.

— Что будем делать? — всхлипнула Эмма Петровна.

— Что, что? — насупилась Маруся. — Милициювызывать. Коленьку. Или этого, начальника его противного.

— Давайте их обоих, — предложила Княжна.

— И ОМОН, — вставила Эмма Петровна, бледная ижутко напуганная.

— А ОМОН-то зачем? — удивились мы.

— На всякий случай.

— И правда, — согласился рассудительныйКузин. — Хуже не будет. Пусть все едут.

Мы закивали, все, так все. В конце концов, человека вгорящем кабинете заперли, это ж надо такое зверство удумать. На такого садистане то что ОМОН, даже группу «Альфа» натравить не жалко.

Мы вызвали всех: и МЧС, и милицию, и ОМОН, прокричав втелефон, что «Нихлор» подвергся нападению маньяков, которых сможет обезоружитьтолько батальон спецназа. Потом, наконец, дали попить задыхающейся ГалинеИвановне. Выхлебав стакан, она принялась за старое.

— Вот горе-то! Сначала Авангард Кирилыч, потом Даша, заней Дуся, а вот теперь Ниночка. Одна я на весь отдел оста-а-а-алась!

— Ну не переживайте вы так, — старалась успокоитьнесчастную сердобольная Маруся. — Вам кого-нибудь другого возьмут.

— А фонды, а патенты на новые изобретения, а…

Она опять не докончила. На этот раз помешал ей скрип.Скрипела входная дверь, которую я лично плотно прикрыла за паникующимитетеньками. Мы, как по команду, обернулись.

— Кто это? — истерично пискнула Галина Ивановна вобразовавшуюся щель.

Тут дверь рывком распахнулась, явив нам потусторонне зрелище— в подкопченном проеме стояла покойница Ниночка в своих очках-бабочках,гигантских пластмассовых серьгах и с нимбом вокруг головы.

— Господи помоги! — просипела Галина Ивановна.

— Изыди! — пискнул Кузин, осеняя дверь крестом.

— Вот ни фига себе. — Оторопев, проговорилая. — Зловещие мертвецы, часть 3.

Приведение тем временем вошло в комнату и противнымписклявым голосом спросило:

— Что здесь происходит?

Мы закричали, громче всех орал Кузин, меньше всех ГалинаИвановна — она вновь потеряла сознание.

— Во что превратили кабинет? — продолжалоиздеваться над нами приведение. — Кто вам позволил? Зачем дверь сломали? Ипочему моя начальница бьется головой об стол? — грозно закончила покойницаи почесала пальцем нимб.

Только тут мы уразумели, что перед нами не призрак, а оченьдаже живая и жутко злая Ниночка. А то, что мы приняли за нимб, всего-навсегоогромная пуховая шапка.

— А… Э-э? — невразумительно, но с явно вопросительнойинтонацией пробормотала Маруся. И при этом ткнула перстом сначала в угол, гдепокоилась «грива льва», а потом в круглую шапку вошедшей.

— Что еще? — озлилась Ниночка. Но когда тонкийпальчик нашей подружки уперся в ее прикрытый мохером лоб, неожиданно воскресшаязасмущалась и забормотала. — Ну да, паричок. И что в этом такого? Никомуне возбраняется… —Ниночка нахлобучила шапку на самые брови, сконфуженопотупилась.

Я пригляделась к голове мнимой покойницы повнимательнее, нуточно, из-под шарообразной беретки выбилась жалкая куцая прядка. Значит,львиная грива — всего лишь уродский, но богатый и явно сделанный из натуральныхволос парик. И восхищенно зацокала языком. Надо же было столько лет этоскрывать!

— Нинуся, — зашептала очухавшаяся Галина Ивановна. —Значит, ты не сгорела?

— Я в столовую ходила.

— А волосы? Как они…

— Парик под шапку не помещается. Я его сняла, чего тутне понятного.

— А я и не знала, что ты носишь па… — На сей раздоговорить ей не дал приступ смеха — Галина Ивановна зашлась в диком хохоте,перемежая истерику всхлипами «Ой, не могу!» и хлопками по своим мясистымляжкам.