Прав был Харо, назвав его мудаком. Не стоило с Лией связываться, всё ж со злости хотел сделать побольнее, а вышло, что сам же и сжёг единственный мост к примирению.

Вода стекала по спине Твин, вторя изгибам нескладного тела. Слай вспомнил ту самую ночь, в таких же душевых опертамского Терсентума. А ведь это был лучший день в его жизни! Он был первым для неё и, скорее всего, остался единственным. Не было у неё ничего с Керсом, сам знает. Из-за какого-то поцелуя раздул невесть что. Дурак!

Слай помнил каждую секунду той ночи: чёрные глаза, полные испуга, дрожь её дыхания, сдавленный вскрик и вонзившиеся в плечи ноготки, когда он взял её в первый раз, сделав своей навсегда.

Тихий всхлип заставил вернуться в настоящее. Он недоуменно посмотрел на Твин, сидящую на полу и прикрывающую руками лицо. Видел её слёзы всего несколько раз, и это было так давно, что уже и не вспомнить наверняка.

Все обиды бесследно испарились, осталась только маленькая, беззащитная и такая родная Твин. Слай был готов просить прощения даже на коленях, если понадобится, лишь бы согласилась бежать, лишь бы спасти её от лап советника, ото всех этих кровожадных тварей, грызущихся между собой за кусок пожирнее.

Ни принцессе, ни кому другому верить нельзя. Есть только он и Твин, а остальные пусть идут нахер!

Слай опустился рядом, не обращая внимания на уже промокшую форму, снял маскировку, коснулся дрожащего плеча.

— Твин? — голос охрип от волнения.

«Только не прогоняй меня! Выслушай хотя бы…»

Она подняла голову, посмотрела так, будто не верила собственным глазам, и вдруг бросилась ему на шею, разрыдавшись ещё сильнее.

Слай крепко обнимал её, прижимал к груди, просил прощения, обещал всё исправить. Не веря счастью, боялся даже на миг отпустить — вдруг исчезнет! Вдруг выяснится, что это всего лишь сон?

Он нежно поглаживал её плечи, покрывал поцелуями руки, согревал своим теплом. Твин всё повторяла его имя, пыталась сказать что-то ещё, но слова то и дело прерывались всхлипами. Слай лишь шептал, что всё наладится, что теперь никогда не отпустит её, даже если она не простит — он всё равно всегда будет рядом.

Постепенно Твин успокоилась, всхлипы почти прекратились. Теперь она просто прижималась к нему, молчала, думала о чём-то своём. Сколько так просидели — Слай не знал, да и не хотел знать. Промокший до нитки, но счастливый оттого, что позволила быть рядом и разделить её боль, он боялся даже шелохнуться. Остановить бы время, чтобы вот так, рядом, навсегда…

— Он предал меня, — вдруг прошептала она, — бросил, а теперь хочет, чтобы простила.

— Кто? Я не понимаю.

— Принцепс… Слай, он мой отец! — она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

Вот это новость, мать его! Какой, к хренам собачьим, отец?! Да он — падаль, бросившая своё дитя на растерзание Легиону!

Но многое сразу встало на свои места — и то, как тот смотрел на Твин во время смотра, и то, в чём обвинял его в ту ночь, на встрече с Пером.

— И это он тебе сказал?

— Я вспомнила его… Точнее, Восемьдесят Третья помогла…

Твин говорила сбивчиво, перескакивала с одного на другое, но в конце концов ему удалось во всём разобраться. Выходит, Седой обо всём знал и молчал до последнего. Старый месмерит, будь он неладен, неужели нельзя было как-то иначе всё это проделать!? Предупредить как-то заранее, подготовить, а не бить обухом по голове, чтобы прям искры из глаз.

— И что ты собираешься делать? — Слай зашёл издалека.

— Не знаю. Я вообще сейчас ничего не знаю.

— Ещё бы! А смогла бы простить?

— Шутишь?!

Да, и правда глупый вопрос. Предательство сложно простить. Это и его касается, ведь тоже предал её в каком-то смысле. Плевать, пусть не прощает, главное вытащить её отсюда, а там уже разберутся.

— Твин, давай забудем всё! Давай сбежим! — проговорил торопливо, насколько хватило смелости.

Она удивлённо подняла брови:

— Зачем?

— А если кто узнает, что ты его дочь? Какие гарантии, что этим никто не воспользуется?

— Об этом я как-то не думала, — призналась она и, поднявшись, натянула рубаху прямо на мокрое тело, — Но почему бы не подождать? Осталось всего пара месяцев, если верить Восемьдесят Третьей.

— Она лжёт, — Слай покачал головой. — Принцесса собирается заключить союз с Легионом. Нам бы сказали об этом в самый последний момент.

— Проклятье! — Твин с досады пнула скамью. — Альтера была права! Верить нельзя никому! Но почему нужно бежать прямо сейчас? Никто же не узнал обо мне за столько лет!

Слай засомневался. Стоит ли выкладывать всё? Может, выдумать что-нибудь? Правда не всегда уместна, а на этот раз даже опасна. Но совесть настойчиво твердила — рассказать всё как есть.

— Я вляпался, Твин, крепко вляпался.

— Ты подрался с кем-то из свободных?

— Хуже, — он опустил глаза, раздумывая над ответом. — Даже не знаю, с чего начать…

— Ты совсем заврался, Слай! Я даже не о том, что ты вытворял в последние месяцы… Думаешь, я не замечала, как странно ты себя вёл ещё в Терсентуме? Что с тобой происходит?

Шмыгнув носом, он стянул промокшую одежду, оставив только штаны, и умостился на скамью поближе к Твин. Вдохнув побольше воздуха, принялся рассказывать всё как было, начиная со сделки с Седым и заканчивая допросом. Единственное, умолчал, что будет, если сбегут. Пусть с этим живёт только он, она здесь совсем ни при чём, не стоит вешать на неё лишний груз.

Твин слушала не перебивая, лишь изредка хмурясь и покачивая головой. На переносице появилась маленькая складочка, как бывало, когда она о чём-то усиленно размышляла.

— В Исайлуме у нас есть шанс, — Слай неуверенно посмотрел на неё, надеясь увидеть хотя бы какой-то намёк на согласие, — здесь нас ждёт только смерть.

— Это я во всём виновата, — с досадой проговорила она. — Не стоило тогда, в Терсентуме, давить на тебя.

— А ты здесь при чём, глупышка? Думаешь, я смог бы просто так отпустить тебя? Чёрт, да мы всю жизнь вместе, Твин! У меня нет никого, кроме тебя! Мы сбежим, мы должны это сделать! Другого выхода нет.

Она провела ладонями по щекам, тяжело вздохнула.

— Хорошо, но только если втроём. Без Харо я — никуда.

— Не знаю, согласится ли, — невесело хмыкнул Слай.

— Но я же согласилась, а мне есть что с тебя спросить, между прочим!

Слай опустился перед ней, приобнял её колени. Сложнее всего было смотреть в глаза, от стыда то и дело хотелось отвести взгляд.

— Знаю, я мудак… Кретин… Прости меня, если можешь… А если нет — пойму. На твоём месте я бы не смог, наверное… Только прошу: забудь хотя бы ненадолго, пока не выберемся отсюда, а потом можешь навалять мне от души, да хоть каждый день пинай, сколько вздумается. Заслужил, понимаю…