Я очнулась от укола. Надо мной склонилась Ванда, соседка стретьего этажа, врач. Славная, замученная женщина лет тридцати пяти.

– Леокадия Петровна, миленькая, слава богу, как вы наснапугали. Ничего, сейчас полегче будет.

За ее спиной я увидела перекошенное от страха, белое как меллицо Стаськи.

– Лёка, ты прости, я не хотела…

– Потом будешь разговаривать! – довольно суровораспорядилась Ванда. – Помоги, подержи бабушкину руку, я еще укольчиксделаю. Надо бы в больницу, Леокадия Петровна.

– Да нет, мне лучше, все прошло, я сейчас встану.

Они вдвоем помогли мне встать и довели до кровати.

Когда я наконец легла на свою постель, Ванда повторила:

– Лучше бы в больницу… обследоваться…

– Ванда, больница сама по себе может угробить человека.Это еще один стресс. С меня хватит. А я полежу и оклемаюсь. Все пройдет. И яхочу есть…

– Только что-то совсем легкое, йогурт, например…

– Я сейчас! – метнулась на кухню Стаська.

– Ну, я пойду, у меня там Витька один, ему уроки делатьнадо, а без меня он…

– Конечно, Ванда, иди. Мне уже лучше, спасибо!

Она ушла. Я слышала, как хлопнула дверь.

– На, Лёкочка, ешь, хочешь, я тебя с ложечки покормлю,а?

– Уйди с глаз долой!

– Лёка, ну прости…

– Пока ты не извинишься перед Мариком, я тебя видеть нежелаю!

– Значит, какой-то поганый Марик тебе дороже роднойвнучки?

– Видишь ли, у меня мать была полуеврейка, да и дедтвой тоже был полуеврей, так что тебе лучше подальше держаться. Впрочем, я ведьне знаю, кто был твой отец, может, и вовсе еврей, и как тебе теперь быть, умане приложу!

Она вспыхнула.

– Прекрати, ладно, я извинюсь! Но ты тогда будешь сомной разговаривать?

Господи, как маленькая…

– Там видно будет!

– Ладно! Только я пойду на кухню звонить…

– Иди.

Она ушла, а я, чуть выждав, сняла трубку. И ровным счетомничего не услышала.

– Ну вот, я извинилась!

– Уйди!

– Почему? Я же извинилась!

– Нет, ты не извинялась, тебе стыдно, но ты такмалодушна, что не можешь в этом признаться!

– Ладно, я позвоню! Хочешь, отсюда позвоню?

– Хочу!

Она набрала номер и при этом была опять бледная как мел.

– Здрасте, Наталья Игоревна, это Стася. А можно Марика?Спасибо! – до ужаса благонравным голосом проговорила она. – Марик? Привет,это я… Ой… Он трубку бросил, – в растерянности повернулась она ко мне.

– Я его хорошо понимаю. Приличные люди таким, как ты,руки не подают!

– Ну а как же я теперь перед ним извинюсь?

– Это уже твои проблемы. Уйди, я устала, спать хочу!

– Лёка, ты спи и не злись на меня, я вообще-то… Ну онменя достал своим занудством…

– Уйди бога ради. Видеть тебя не хочу!

Она на цыпочках вышла из комнаты. Надеюсь, она запомнит этотурок. Я в изнеможении откинулась на подушку, закрыла глаза и в ту же секундусловно воочию опять увидела, как Стаська в разгар скандала кидается спасатьзаветные билеты, не обращая внимания на то, что я почти теряю сознание… Неужтоя все-таки упустила ее? В заботе о ее физическом, материальном иинтеллектуальном развитии я забыла о душе? Но ведь говорят, что лучшеевоспитание – пример воспитателя. Да ерунда это все! Ариадна… Я простоникудышный воспитатель. Потерпела полное фиаско и с дочерью, и с внучкой. Нопочему? Я ведь так любила и ту и другую? А может, слишком любила? Может,слишком многое брала на себя? Ну, предположим, Стаська росла действительно внеполной семье, в до ужаса неполной, но Ариадна! У нее были отец и мать,бабушка и дядя, и все ее любили… Почему же она не умеет любить? Но может, всяее любовь досталась тому парню, за которого она выходит замуж? Впрочем, я ведьне знаю, любовь там или расчет… Ах, я уже ничего о ней не знаю. Я просто хочуее видеть, и слава богу, что не порвала билеты. Может быть, там, в Калифорнии,мне удастся связать ту нить, которая лопнула? «Порвалась дней связующая нить,как мне обрывки их соединить?»

Я заснула и проснулась от какого-то странного летнего звука,хотя на дворе конец января. И увидела, что возле непогашенной лампы бьеткрылышками серая ночная бабочка. Откуда она взялась? Впрочем, в квартире тепло,она могла осенью заснуть и от тепла проснуться. Я почти ничего не знаю о жизниночных бабочек. И вдруг мне вспомнился один ничего не значащий эпизод из временранней молодости. Я еще не была замужем, кажется, даже не была еще знакома сЛёней. Мы студенческой компанией гостили у кого-то на даче, и одна девочкабезумно боялась ночных бабочек. Над ней посмеивались, а она то и деловзвизгивала, потому что к большому цветастому абажуру над столом на верандеслеталось множество всякой мошкары… И один парень, Гриша, весьма неравнодушныйко мне, все шептал:

– Лео, а ты у нас храбрая, как Жанна Д’Арк! Не боишьсябабочек! Какая ты красивая, Лео, гораздо красивее этой фанатички Жанны!

Он был славный, влюбленный, и мне ужасно нравилось, что онзовет меня Лео! Никто и никогда больше не называл меня так. И почему-то ячувствовала себя такой счастливой… Впереди вся жизнь, я молода и красива, ястудентка Школы-студии МХАТ, у меня впереди долгая счастливая жизнь в искусствеи очаровательный мальчик зовет меня Лео… И я не боюсь ночных бабочек…

Никогда я не вспоминала тот вечер, Гришка вскоре бросилинститут и куда-то исчез. Да и о чем тут вспоминать? А вот вдруг вспомнилось…

И чего меня так плющит? Нахамила Марику, да фиг бы с ним, ноЛёка на меня зуб наточила, разговаривает еле-еле. И как я не пойму, что онастарая и живет своими представлениями, сто лет назад устаревшими? Это нельзя, иэто нельзя, а это можно, но слегка. А я так не хочу! С какого перепугу я должнавсе это соблюдать? От такой жизни с тоски помереть можно. Странно, раньше я такне думала и не чувствовала. Я ей верила, старалась быть такой, чтобы нравитьсяей. А сейчас мне наплевать! И ведь она всерьез могла бы порвать билеты, и тогдабы все рухнуло… Где-то я то ли читала, то ли слышала, что месть – это такоеблюдо, которое надо подавать холодным… Я его холодным и подам, но таким острым,что… Как малюсенький зеленый перчик, который я однажды пробовала у Натэллы.Лежали себе в мисочке такие хорошенькие зеленые перчики, и сын Натэллы Вадим елих и не морщился. Ну я решила тоже попробовать, мне тогда лет десять было. Ясунула перчик в рот и чуть коньки не отбросила! Ужас! Глаза на лоб вылезли,слезы градом, я как собака в жару язык высунула, руками замахала! Никогда незабуду. Моя месть будет такой же! Маленькой, зелененькой, остренькой… Изапомнится надолго, я надеюсь. Лёка, наверное, меня проклянет, но потомпростит, куда денется. А вдруг не получится… Я два раза попробовала, действует.Без промаха! А в школе вообще все парни, у которых, как выражается нашаМатвеевна, «женилка выросла», просто слюнями исходят… Говорят, месть –разрушительное чувство. Фигня все это, очень даже созидательное чувство,стопудово! Как меня эта идея посетила, я сразу другой стала, у меня появиласьцель, и я иду к ней медленно, но верно! И вот уже есть результат, мне нравитсясмотреть на себя в зеркало, и чем дальше, тем больше. Я согнала лишний жирок,волосы теперь блестят, как в рекламе, и вообще – девка что надо! И не можетбыть никаких сбоев! Не может быть просто потому, что не может быть! Лёку,конечно, жалко, но не могу я жить в сегодняшней жизни по ее старым правилам!Ничего не получится. Надо только вести себя умнее, не прокалываться попустякам. На фиг я спустила собак на Марика? На фиг обозвала жидярой? Была быумнее, назвала бы хоть кретином, хоть болваном, хоть кем, и ничего бы такого небыло. А теперь Лёка вся бледнющая, еле ноги таскает… Когда она вдруг на полсвалилась, мне показалось, что она умерла… И так жутко стало, как будто ябежала-бежала, и вдруг обрыв… Один раз в детстве так было. На даче у Геры мыпошли гулять, а я все вперед забегала наперегонки с Водолеем – так пса звали,лохматый такой здоровый пес был… Я неслась за ним, а там овраг… В самыйпоследний момент Лёка меня за юбку поймала… Только теперь меня уже некому будетпоймать…