– Почему?

– Ему слишком много лет. В двадцать лет поздно начинатьобучение игре на скрипке. Хотя кто знает… Его игра по-своему великолепна. Бытьможет, он тоже когда-нибудь сумеет продать душу дьяволу.

Я рассмеялся, правда несколько натянуто. Все казалось мнетаким странным и интересным.

– А почему бы тебе не отправиться в город и непознакомиться с этим молодым человеком поближе? – спросила она.

– Какого черта мне это нужно?

– Послушай, Лестат, твоим братьям это очень непонравится, а вот торговец будет вне себя от счастья. Еще бы! Его сынподружится с сыном маркиза!

– На мой взгляд, недостаточно веские причины.

– Он жил в Париже. – Она окинула меня долгимвзглядом, потом вновь углубилась в чтение, время от времени медленно проводярукой по волосам.

Я смотрел на нее, ненавидя в тот момент все книги на свете.Мне хотелось спросить ее о том, как она себя чувствует, сильно ли мучил еесегодня кашель, но я не осмелился заговорить об этом.

– Отправляйся в город и побеседуй с ним, Лестат, –не отрываясь от книги и не глядя на меня, повторила она.

Прошла неделя, прежде чем я принял решение отыскать Николаде Ленфена.

В красном бархатном, подбитом мехом плаще и замшевых сапогахна меху я шел по извилистой главной улице деревни по направлению к кабачку.

Магазин, принадлежавший отцу Никола, располагался как разнапротив кабачка, но Никола не было ни видно, ни слышно.

Денег моих едва хватило бы на стакан вина, и я не знал, каксебя вести, когда хозяин с поклоном поставил передо мной целую бутылку своеголучшего вина.

Конечно же, все эти люди всегда относились ко мне спочтением, поскольку я был сыном землевладельца. Однако, после того как яуничтожил волков, ситуация изменилась. Как ни странно, я чувствовал себя ещеболее одиноким, чем прежде.

Едва я успел налить себе первый стакан, в проеме дверивозникло яркое сияющее видение. Это был Никола.

Слава Богу, он был одет не так роскошно, как в прошлый раз,однако весь его внешний вид свидетельствовал о богатстве и благосостоянии. Нанем были шелк, бархат и новая кожа.

Он раскраснелся, как от быстрого бега, растрепавшиеся волосыпревратились в беспорядочную массу, а глаза сияли от возбуждения. Поклонившись,он подождал приглашения присоединиться ко мне за столом и лишь после этогозаговорил:

– Расскажите, монсеньор, как же вам удалось уничтожитьволков?

Сложив на столе руки, Никола не сводил с меня взгляда.

– А почему бы вам, монсеньор, не рассказать мне о том,как живется в Париже? – спросил в свою очередь я и тут же понял, что словамои прозвучали как грубая насмешка. – Простите, – немедленноизвинился я, – но мне и в самом деле очень хочется об этом узнать. Выпосещали занятия в университете? Вы действительно учились у Моцарта? Чемзанимаются парижане? О чем они говорят? О чем думают?

Град вопросов заставил Никола тихо рассмеяться. Я тожеусмехнулся в ответ, приказал хозяину подать второй стакан и подтолкнул к Николабутылку.

– Расскажите, – попросил я, – посещали ли выпарижские театры? Удалось ли вам побывать в «Комеди Франсез»?

– Я бывал там множество раз, – ответил он. –Знаете, с минуты на минуту должен прибыть дилижанс, и здесь станет чересчуршумно. Окажите мне честь и позвольте угостить вас ужином в одной из отдельныхкомнат наверху. Я был бы весьма рад предоставленной мне возможности…

Прежде чем я успел ответить благородным отказом, он ужеотдавал необходимые распоряжения. Нас проводили в очень просто обставленную, нопри этом уютную маленькую комнату.

До сих пор мне редко приходилось бывать в маленьких,отделанных деревом помещениях, и эта комнатка понравилась мне с первоговзгляда. Стол был накрыт, ужин должны были принести чуть позже, огонь в каминегорел, отчего в комнате было действительно тепло в отличие от замка, гдеревущее в каминах пламя практически не давало никакого жара. Толстые стекла вокнах были достаточно чистыми, чтобы сквозь них можно было любоватьсяголубизной зимнего неба и белоснежными горами.

– Ну вот, а теперь я готов рассказать вам о Париже все,что вас интересует, – приветливо заговорил Никола, ожидая, пока я сядупервым. – Да, я действительно учился в университете. – Он усмехнулся,словно воспоминания о том времени не вызывали в душе его ничего, кроме презрения. –Я действительно брал уроки у Моцарта, который непременно сказал бы мне, что ябезнадежен, если бы в высшей степени не нуждался в учениках. Так с чего же мненачать? С тяжелого зловония большого города или с царящего там адского шума? С толпголодных людей, которые окружают вас повсюду? С грабителей, поджидающих вас вкаждой аллее и в любой момент готовых перерезать вам горло?

Я отказался слушать рассказы о чем-либо подобном. УлыбкаНикола отнюдь не соответствовала тону, а манера его поведения была открытой ирасполагающей.

– Настоящий большой парижский театр… – началя. – Расскажите мне о нем, опишите во всех подробностях… как он выглядит?

Мы провели вместе целых четыре часа, на протяжении которыхтолько и делали, что пили и разговаривали.

Прямо на столешнице он мокрым пальцем рисовал планы театров,подробно описывал виденные им спектакли, знаменитых актеров, маленькие домикина парижских бульварах. Постепенно он так увлекся рассказом о Париже, что отего цинизма не осталось и следа, – своим неподдельным интересом явоскресил его воспоминания об Иль-де-ля-Сите, о Латинском квартале, о Сорбоннеи Лувре.

Потом мы заговорили о более абстрактных вещах – о том, какотражают происходящие события парижские газеты, о студентах, заполняющихмаленькие кафе и до хрипоты спорящих друг с другом. Он рассказал мне о том, чтонарод волнуется и уже не относится к монархии с прежним почтением. О том, чтолюди требуют смены правительства и терпения их едва ли хватит надолго. Онрассказал мне о философах – о Дидро, Вольтере и Руссо.

Далеко не все из того, что он говорил, было мне понятно.Однако его живой и временами ироничный рассказ дал мне великолепное и наудивление полное представление обо всем, что там происходило.

Меня, конечно, отнюдь не удивил тот факт, что людиобразованные не верят в Бога, что их гораздо больше интересует наука, чтоаристократия уже не вызывает прежнее почтительное к себе отношение, равно как ицерковь. Наступила эпоха разума, где не было места предрассудкам, и чем большерассказывал мне Никола, тем больше я понимал.