Мать говорила так проникновенно, что Вета даже почувствовала вину. За то, что Кравец не обратил на нее внимания. Так глупо… Он-то ей никогда особенно и не нравился. Но желание угодить матери, ни в коем случае ее не разочаровать, жило в Вете и поныне. Если честно, будучи взрослой тридцатитрехлетней женщиной, она вообще не знала, какие мужчины ей нравятся. Какого типажа? Мужа ей выбрала мать, а кроме… Кроме него она встречалась разве только с Красновым. Но это было очень давно.

– Не все хотят отсюда переезжать.

– Да уж. До сих пор не пойму, какая блажь заставила тебя остаться. Кирилл мог обеспечить тебе безбедную жизнь. И сейчас может.

Когда Веткиного отца посадили, ее мать очень быстро нашла ему замену и переехала в столицу. Подальше от сплетен и злых языков. Вету же мучила моральная дилемма. С одной стороны, мать таким образом предала отца. С другой – она нашла способ, как им с дочкой остаться на том же социальном уровне и не упасть в пропасть. Светлана Васильевна не учла лишь одного. Что ее новый муж проникнется к ее дочери отнюдь не отцовскими чувствами.

Коган хотел есть. Очень… Ведь прошло уже восемь часов с тех пор, как он на бегу закинулся безвкусным пирожком, которым его угостила сердобольная санитарка. Прикинув, что на готовку уйдет еще как минимум час, Тамерлан покатил к Рубену, где, как он точно знал, его действительно вкусно накормят. У местных в курортных городах есть один несомненный плюс – они точно знают, в какое заведение стоит идти, а какое лучше обходить десятой дорогой. У дяди Рубена – отца его школьной подружки Мариам, вкусно было всегда. Вкусно, а теперь, по прошествии лет, еще и ужасно ностальгично. Как, когда пронеслись все эти годы? Казалось, еще недавно они сидели здесь всей бандой – Быков, Юлька, Сиваков, Дуня, Сема, Жека Кравец и, конечно же, Мариам, и строили планы на жизнь. В смысле, это ребята строили. Сам Тамерлан уже тогда знал, кем будет. А потому сидел тихонько, не привлекая к себе внимания, и любовался Веткой.

– Иннокентий Сергеевич! Как мы вам рады! Ваш столик как раз свободен. Вы один? Или с кем-то? – широко улыбаясь, навстречу Таму вышла симпатичная хостес.

– Один. Я поужинать.

– Чего изволите?

– Хоть чего! Лишь бы быстрее. Я весь день не ел.

– Бедный, бедный доктор. Мы сейчас что-нибудь придумаем.

Девица была уж слишком приветливой. Поэтому Там задержался взглядом на ее фигурке. Припоминая, не трахнул ли и ее часом? Видит бог, секса в его жизни было много. Сначала он пытался наверстать упущенное, потом, в универе, хоть так привлечь внимание Ветки. А дальше – как-то втянулся. Кто-то бы мог сказать, что таким образом он заполняет душевную пустоту. Сам Коган был не склонен драматизировать. Ему просто нравился секс. А секс без обязательств – подавно. Со своими партнершами он всегда был честен. Ничего им не обещал. И очень тщательно предохранялся. На всякий случай.

Хм… Так было или нет? Он, хоть убей, не помнил. Хотелось ли ему повторить? Нет. Черт! Там вообще не был уверен, что у него теперь, после Ветки, на кого-нибудь встанет. Она у него на обратной стороне век запечатлелась, и все… Хоть моргай, хоть головой тряси. А все равно она там. Голая. Взволнованная. И красивая. В самых откровенных, сводящих с ума деталях. Вот кого он даже если бы захотел, не забыл.

– Определились с заказом?

– Мисо-авелук с черным трюфелем авелуком и черникой. А на второе – армянская косуля в нордическом стиле на гриле с глазурью из жимолости и тыквы.

– Отличный выбор. Как всегда. Блюда приносить по готовности?

– Побыстрей, – вздохнул Коган, устало откидываясь в кресле.

– Ясно, – заулыбался официант.

Ветка… Он еще никогда так не волновался. Решил грешным делом отдать ее другому специалисту. Недаром ведь говорят, что своих лучше не оперировать. Почти смирился с этой мыслью. А потом вдруг испугался – вроде как «Там, какого черта? А если этот косорукий сделает что-то не так? А это, между прочим, твоя женщина. Ей тебе детей рожать…».

С чего он так решил, конечно, не ясно. Он ее любил, кажется, еще с детского сада, то есть уже тридцать лет… И за эти годы она не дала ему ни одного повода думать, будто у него есть хоть какой-то шанс на взаимность.

Там потянулся до хруста в костях. Видела бы это его мама – непременно бы отругала, что он позволяет себе подобное бескультурье на людях. Но мамы не было, а мышцы и впрямь очень затекли. А к тому же все сильнее хотелось спать.

Коган открыл глаза и… не поверил тому, что видит. На секунду ему показалось, что это продолжение его грез. Но нет. Виолетта была вполне реальной. И очень, очень замученной. Она без всякого аппетита ковыряла вилкой в тарелке и налегала на… вино! Нет, он и впрямь своим глазам не верил, хотя и не осуждал. Будь его мать такой стервой, как Веткина, он бы, может, вообще застрелился.

– Ваш суп.

– Спасибо.

Даже встреча с Сандаловой не повлияла на его аппетит. С первыи Там разделался в два счета.

Интересно, что здесь забыла Веткина мать? Насколько он знал, та не слишком-то любила возвращаться в эти края, где ее знала каждая собака, и каждая же собака мыла ей кости. В конечном счете Коган решил, что Светлана Васильевна приехала поддержать дочь во время операции, и немного расслабился. Вете не помешает помощь. К тому же, зная, что она не одна, и ему самому будет спокойнее. А то ж до смешного доходит. Ей богу! Он вчера уснуть не мог, придумывая план, как задержать Вету в клинике подольше, чтобы самому за ней и ухаживать.

– Ваша косуля…

Там рассеянно кивнул. Светлана Васильевна встала из-за стола, говоря с кем-то по телефону. Потрепала Ветку по щеке, как собачонку, и торопливо зашагала к гардеробу. А вот Вета, похоже, никуда не спешила. Напротив. Она сама, не дожидаясь официанта, вылила остатки вина себе в бокал и с жадностью тот осушила. Нет, ну, это вообще ни в какие ворота не лезло! Тамерлан подхватил свою косулю и пошел к ней.

– Ты совсем сдурела?!

– Там? Привет. А ты здесь какими судьбами? Еще и такой злой.

– Злой? У тебя операция через два дня…

– Почти через три!

– И что это меняет?

– Подумаешь. Мы всего-то и выпили бутылку вина на двоих.

– Не вздумай добавить! Это я как твой лечащий врач говорю.

– Зануда. – Ветка подперла рукой щечку и отвернулась к окну. – Знал бы ты, как я от этого всего устала…

– От чего?

– От всего. От нравоучений. Твоих, матери, от необходимости принимать решения, бороться… Все время бороться. Почему мне все дается так тяжело?

– Та-а-ак. Похоже, здесь у нас птица перепел. Ты точно не в одно лицо бутыль всосала?

На лице Ветки мелькнуло некоторое смущение, с которым ей не удалось совладать. Там выругался.