– Мои гонорары, – ответил он, – всегда одинаковы заисключением тех случаев, когда я отказываюсь от них вовсе, они вообще не играютдля меня никакой роли. Но существует одно непреодолимое препятствие для моихдальнейших расследований: почему Дрю вас преследует, полковник? И мое расследованиена этом закончится.

Мы все буквально онемели при первом отрицательном ответеХолмса, а теперь замолчал и полковник. Холмс снова сел за стол.

– Позвольте мне выразить мою мысль иначе, – пояснил Холмс. –Вы, полковник, вызвали меня в Винчестер, чтобы я расследовал дело о похищениивашего сына. Вы поверили моим дедуктивным умозаключениям. Благодаря собственнойнаходчивости и сообразительности Джей свободен и невредим. Мы знаем, кто былего похитителем, и если вы желаете отомстить и предъявить ему обвинение постатье «Преступление против личности» – вам это удастся. Свидетельскиепоказания Джея позволят осудить Дрю, и он надолго сядет в тюрьму, но я вам несоветую действовать таким путем.

– Да почему, черт возьми, не советуете? – проворчал Харден.

– Потому что это не даст ответа на ваш вопрос и не прекратитпреследование вашей семьи со стороны сообщников Дрю ни сейчас, ни во времялюбого другого вашего приезда в Англию.

– Тогда что мне делать? – требовательно произнес полковник.

– В интересах вашей безопасности и безопасности вашей семьиединственный совет, который я вам могу дать, – уезжайте из Англии при первой жевозможности.

Харден встал и, шагая вокруг стола, несколько раз затянулсясигарой. Наконец он снова подошел к своему стулу, но не сел.

– Мистер Холмс, – сказал он, – мой отец, Джи Уэйн Харден,человек незнатного происхождения, но он стал владельцем огромной табачнойплантации и нажил на этом большое состояние. Он ни разу за всю свою жизнь неуклонился от столкновения ни с одним человеком, никому не лгал и никого неиспользовал в своих интересах. Он всегда меня учил, что человек должен делатьне то, что хочется, еще менее, чего хотят от него другие, но только то, чтодолжен.

Он опять откашлялся и продолжал:

– Мы освободили своих черных рабов еще до Гражданской войны,отец считал, что рабовладение пятнает честь христианина. Но когда началасьстрельба в форте Самтер и я спросил у него, что делать, он ответил: «Рабство –зло, сынок, но право твоего штата на свободу выбора находится под угрозой». Этовсе, что он сказал, но для меня этого было достаточно. И подобно генералуРоберту Эдуарду Ли, я пошел защищать «свой штат своим мечом и своей жизнью».

Он замолчал. Мы тоже все молчали, восхищенные такимблагородством.

– Я никогда не уклонялся от борьбы со сторонниками уступокСеверу, аболиционистами, юнионистами или проклятыми куклуксклановцами, –продолжал он, – и ни одна грязная свинья, ни один шантажист не заставит меняпокинуть Англию. Этот негодяй угрожал мне, он похитил моего сына. Я ни передчем не остановлюсь, мистер Холмс, я останусь здесь и буду фотографировать, чтомне заблагорассудится. Ваша полиция может позаботиться о моей семье, а когдаДрю и его отребье подберутся ко мне, вы расставите им ловушку. Это вамподходит?

По мере того как полковник говорил, глаза Холмса блестеливсе ярче. В конце речи он вскочил и тепло пожал руку старого солдата.

– Великолепно, полковник! – вскричал он. – Никто не имеетправа просить вас об этом, но, если таково ваше желание, мы так и сделаем.

Полковник Харден сел и налил себе еще порцию бренди. Графинпошел по кругу… Затем заговорил инспектор Стаббингтон:

– А как вы отыщете Дрю, мистер Холмс?

– Вот с помощью этого, – ответил Холмс и угрожающе помахалчайной ложкой.

В тот вечер мы составили план действий. Было решено, что подохраной местной полиции миссис Харден и ее дети уедут в Лондон, а тамответственность за их безопасность возьмет на себя Скотленд-Ярд. Тем временемполковник будет продолжать свои исследования, но под наблюдением самого Холмса.

На следующее утро, получив телеграмму, подтверждавшую, что вЛондоне нас ждут, мы с Холмсом во второй половине дня уже могли вернутьсядомой. Наши чемоданы погрузили в кеб, когда Холмс взглянул на часы.

– Немного рано для пятичасового чая, – заметил он. – Но мы,наверное, можем выпить его и в Винчестере. Кебмен, будьте так любезны,выгрузите наш багаж на станции, чтобы его отправили с лондонским поездом.Ватсон, вы не прогуляетесь со мной перед чаем?

Совершенно сбитый с толку таким внезапным решением, япопрощался с Харденами и присоединился к Холмсу.

– А вы, – сказал Холмс полковнику, – не выходите сами изгостиницы и своей семье не позволяйте, пока не будут обеспечены все мерыпредосторожности.

Час или около того мы с Холмсом прохаживались по большим ималеньким улицам Винчестера. Те, кто не был знаком с Холмсом, мог быпоклясться, что в этот момент ум моего друга не отягощают никакие посторонниемысли и заботы и что он безмятежно наслаждается солнечным днем в старинномгороде, первой столице английских королей. Но я достаточно хорошо его знал,чтобы понимать, насколько глубоко он сейчас занят делом Хардена. Однако Холмсне соблаговолил поделиться со мной своими раздумьями, и я знал, чторасспрашивать его в таких случаях бесполезно.

Около четырех часов дня мы оказались на маленькой улочкевозле городского собора. Холмс задержался у кондитерской и привлек мое вниманиек пирожным, выставленным в витрине:

– Мы могли бы подкрепиться здесь, совместив приятное сполезным. – И направился к двери.

Кондитерская оказалась просторнее, чем могло показаться,судя по скромному фасаду. Сразу за дверью находился прилавок, а за ним чайнаякомната. Там было несколько столиков, за ними сидели молодые люди, которых япринял за студентов местного колледжа.

Мы с Холмсом заняли свободный угловой столик и заказали чай.Должен сказать, наш заказ был выполнен с большим усердием и некоторое времянаше внимание было целиком занято поглощением разнообразных печений, хлеба смаслом, пирожных и замечательного фруктового пирога.

– Все это очень приятно, – сказал я наконец, – но, можетбыть, для нашего присутствия здесь есть и другая причина?