– Да, было бы неплохо, – согласился Этьен, мотнув головой, чтобы отогнать думы, внушая себе, что не может у них быть ничего с Костей, кроме дружбы.

До лагеря они шли медленнее, но все же дошли.

– Вы просто молодец, – заверила его Ева, помогая сесть в лазарете. – Я вами горжусь!

– Спасибо, Константин! Это в первую очередь ваша заслуга, – Этьен немного устало опустился на край кровати – все же прогулка вышла трудной. – Я справлюсь дальше сам, если вы торопитесь.

– Еще десять минут у меня есть, – она вытащила из кармана часы и посмотрела на циферблат. – Давайте помогу вам переодеться. – Ева еле-еле стащила с его распухших ног брюки и ужаснулась. – Сейчас принесу мазь, подождите.

– Костя… неудобно это, – пробормотал ей в спину Этьен, но было уже поздно – врач покинул его палату.

К его приходу француз был в рубахе и кальсонах, которые подтянул повыше, не решившись обнажиться.

Увидев это, Ева покачала головой.

– Так дело не пойдет. Отек только увеличится. Снимайте кальсоны, – велела она, решительно открывая склянку с мазью.

Попытавшись было возразить, Этьен столкнулся со строгим взглядом и вынужден был исполнить это требование, оставшись в итоге в одной рубахе, благо, длинной и прикрывающей его до середины бедер. Вроде и не было в нем ничего, что могло бы удивить Константина, но француз стыдился возможной реакции на помощь.

Ева принялась оперативно растирать по ногам целебную пахучую мазь, стараясь действовать бережно и не причинять лишней боли, но разогреть мышцы и снять с них спазмы и зажимы.

– Так лучше?

– Да, значительно, – Этьен понимал, что это не лучший вариант, но он старался сосредоточиться на боли. К счастью, конфуза удалось избежать. – Благодарю вас, Константин. Вы очень мне помогли. Мне иногда неудобно тянуться самому.

– Я всегда рад помочь, – кивнула ему Женя. – Мне пора идти, а вам сейчас принесут ужин. Если получится, зайду пожелать вам доброй ночи, – пообещала она, вытерла руки от мази и откланялась.

Визит Константина перед сном означал бы соответствующие сновидения, но и это не заставило бы Этьена отказаться от возможности увидеть Костю еще раз. А если бы он знал, что эта встреча какое-то время будет казаться ему последней, он и вовсе не отпустил бы Константина.

После ужина Женя заглянула к нему, как и обещала.

– Вам лучше? – спросила она, подняв простынь и взглянув на колено. Отек и краснота уменьшились, и это было хорошо.

– Значительно, – кивнул Этьен, тоже закончив с ужином. Теперь во всем теле ощущалось лишь приятное напряжение после прогулки. – Надеюсь, с каждым днем прогулки будут даваться мне все легче. Нестерпимо снова хочется в седло.

– Прекрасно вас понимаю. Отдыхайте, я зайду утром, – пообещала ему княжна и, попрощавшись, ушла к себе. Раздевшись до рубахи, Ева легла спать, сладко и крепко, совсем не ожидая, что на рассвете ее поднимут по тревоге в атаку.

Этьена разбудила канонада. Он подорвался на своей койке, кинулся одеваться, но на выходе из лазарета его перехватил фельдшер. Не особенно церемонясь, он рявкнул, чтобы француз не глупил, его палка не стреляет.

Но обратно Этьен не ушел, все толкался у входа, высматривал Константина и молился, стараясь, разве что, не слишком мешаться. А когда обстановка усложнилась, принялся таскать в лазарет воду по одному ведру, не желая слушать Катерину.

Женю сразу отправили на передовую. Ей дали коня, и в седельной сумке было достаточно медикаментов и перевязочных материалов. Две подводы с санитарами и фельдшерами от второго полка следовали за ней. И все равно у девушки замирало сердце при звуках атаки, колотилось где-то в горле, но коня она направляла твердой рукой.

Вести с передовой приходили с ранеными бойцами. Поначалу и тех, и других было немного, но французы смогли собраться с силами и стали все резче и отчаяннее отбрасывать позиции русских. Только через пять дней их остановил сильнейший ливень, из-за которого поле боя развезло, и они стали гибнуть не от пуль, а увязая в грязи.

Этьен забывался, помогая в госпитале, изредка засыпал на два-три часа, а потом наново перетягивал ноги и кидался помогать, чем мог. И все бросал взгляды в сторону передовой, высматривая Костю.

Женя насмотрелась всякого. Атака была долгой, бой тяжелым, а тыл оставался все дальше и дальше. И только на седьмые сутки пришли вести о том, что войска отступают и бой прекращается. Женя была далеко от тыла, далеко от подвод, с которыми отправила последних раненых. Она сама была ранена в плечо, но не сильно. Рану ей перевязал один из фельдшеров двое суток назад. В седельной сумке было пусто, лошадь уже устала пугаться. Рана горела и воспалилась, и княжна была совсем одна. Нужно было вернуться в расположение полка, но Женя не знала, как это сделать. Просто дала лошади напиться из ручья, не замаранного кровью и порохом, и потом отпустила поводья, дав ей волю, чтобы вернуться домой благодаря лошадиному чутью и памяти. Сама Ева была истощена и измождена, и, пока состояние позволяло, старалась пить больше воды, пока фляга не опустела, а сама девушка, склонившись на шею коня, не потеряла сознание.

Заканчивались сутки с того момента, как с поля боя вернулись все уцелевшие полки и подводы с ранеными. Младшего врача не было. Все понимали, что из-за этого Михайловский общается со всеми исключительно криком, а Катенька тайком утирает слезы.

Этьен продолжал помогать, чем мог, и уже чисто механически бросал взгляды на лес, за которым остались поля боя. Ранним утром, когда солнце еще не показалось над макушками деревьев, но уже освещало все вокруг, француз вышел из лазарета за водой, глянул на лес и хотел идти дальше, но внимание его привлекло движение.

– Господь всемогущий, быть не может, – прошептал он и, бросив ведро и трость, бросился к коню, приволакивая ногу, ловя на руки бесчувственное, едва живое тело.

Потом ему рассказывали, что Женевьеву он донес до палатки лазарета на руках, но он этого не помнил. Как только та оказалась на операционном столе, Этьен упал в обморок от болевого шока.

Женя никак не ожидала очнуться в операционной палатке. Плечо глухо пульсировало болью, и во рту было сухо, как в пустыне. Она ощущала, что от нее воняет нещадно, а подняв голову и оглядевшись, увидела спящего в углу Михайловского.

– Андрей Ионыч, – хриплым сипом позвала она врача. – Миленький, Андрей Ионыч, – закашлялась девушка, и хирург тут же проснулся и подбежал к ней. – Воды, умоляю, пить дайте.

– Сейчас, душа моя, сейчас, – он кликнул сестру, чтобы та принесла чистой воды, а сам придержал Женю под голову. – Был бы тут Этьен, уже принес бы воды, но увы… – он покачал головой и придержал ее под затылок, помогая попить. – Вот так, душа моя.

Напившись и переведя дух, Женя облизнула губы и подняла брови.

– Этьен? Принес воды? – удивленно спросила она. – А сейчас он где? – ей сразу почудилось самое страшное, что Этьена могли арестовать и посадить в тюрьму в связи с этой атакой.