Шрифт:
Интервал:
Закладка:
11/24 марта. Апраксин больше не может выдержать и завтра уезжает. Он ходил прощаться с императрицей и сказал, что ей следует расстаться с Аней Выр[убовой]. Гнев и сопротивление! Держится за нее больше кого бы и чего бы то ни было. Нас спасает корь; но было бы опасно оставлять ее в нашем обществе после выздоровления. У меня был Коцебу; он преисполнен желания помочь, но правительству приходится бороться с социалистами; если победа окажется на их стороне, нашим головам не уцелеть. К счастью, все как будто налаживается. Милюков принял иностранных послов, обменялись дружескими речами. Николай Николаевич[1294] отставлен; предполагают, что Алексеев будет главнокомандующим. Плохой признак, — победа анархистов.
12/25 марта. Вчера за всенощной очень страдала из-за перемены в церемониале. Тяжело ужасно. Вечером их величества зашли к нам ненадолго, пробыв все время у Ани, где государь читает вслух. А у нас Апраксин читает Апухтина и Чехова. Сегодня обедня — печальная и трогательная — дала утешение, но вместе с тем она болезненно растравляет душу. После этого тягостно выслушивать шуточки Настеньки и сетования Мери Бенкендорф. Валя и Апраксин лучше понимают положение. Что касается меня, я преклоняюсь перед мужественными и понимающими людьми, которые нами руководят и без которых обошлись, чтобы отдать доверие интриганам и изменникам!
13/26 марта. Все хуже и хуже: революционная партия не соглашается отпустить государя, опасаясь интриг с его стороны и предательства тайн. Таким образом, положение остается невыясненным. Немцы усиленно готовятся прорвать наш фронт. Если это удастся, дорога на Петербург будет открыта. В Ревельском заливе наши взбунтовавшиеся матросы побросали в воду офицеров и отправились на берег пьянствовать, а когда англичане, с которыми они охраняют Ригу с моря, запротестовали, стали стрелять в наших союзников, убили двух офицеров и несколько солдат. Можно ли себе представить больший развал? И с такими-то людьми собираются отражать дисциплинированные немецкие войска!
14/27 марта. У меня был Коцебу; сообщил хорошие вести о Кире, но в Степановском разворовали моих коров. Написала Силину, чтобы узнать подробности. Пожалуй, придется продать Степановское, которым я так дорожила.
15/28 марта. Сегодня неделя моего плена. Читаю «Добротолюбие». Мария Николаевна серьезно больна: корь осложнилась пневмонией, температура 40,5º. В Степановском беспорядки, как и повсюду. Бедный Бюнтинг [тверской губернатор] убит; нет больше ни станового, ни урядника, ни стражников [последние слова по-русски]. Ожидаю скорее раздела хулиганами, чем восставшими крестьянами. Не знаю, будут ли продолжать постройку железной дороги. Чувствую, что никогда уже больше не увижу мое милое Степановское, где меня любили. Если начнут грабить, не прибегну к оружию! Не нужно крови и ненависти в этом уголке, где я старалась наладить мир и любовь. Думаю, что придется его продать, а потом, как и повсюду, там водворятся евреи. Мне бы хотелось, чтобы крестьяне обо мне пожалели и за меня молились. Полученные средства дадут мне возможность прожить остаток дней в тиши и уединении, ожидая воскресения. Чувствую слабость и приливы крови к сердцу и к голове. Боюсь насильственной смерти. Надо положиться на Бога.
16/29 марта. Вечером были у нас их величества: более естественны. Обменивались мнениями насчет современного положения. Жаль их до глубины души. Мне кажется, она не сознает, что была причиной краха.
17/30 марта. Воспользовалась солнечной погодой и впервые вышла подышать свежим воздухом. Прогуливалась с Мери Бенкендорф с полчаса на террасе. Великие княжны гуляли в саду по снегу под конвоем офицера. Странное впечатление от этой прогулки в качестве пленников. После нас вышел государь с Валей Долгоруким. У меня немало забот, но ничего; сила сопротивления у меня еще есть, и я много еще могу перенести. Вечером был Коцебу; он очень умный и тонкий.
18/31 марта. Сегодня идет снег, — не выхожу. На душе очень тревожно. Начался процесс Сухомлинова[1295]; боюсь, что он вызовет тяжелые обвинения против них, так как они его защищали, насколько могли. Императрица дала неосторожно знать Нини Воейковой, что, в чем бы ее мужа ни обвиняли[1296], она ни слову не поверит. Какое значение для суда имеет ее уверенность? Суд решит. Боюсь, как бы такие неосторожности не ухудшили их положения. У всенощной появились обе старшие великие княжны и маленький, выздоравливающий от кори. Положение младших еще очень серьезно: по-прежнему держится высокая температура. Ан. Выр[убова] привлекает к себе Коцебу и хочет склонить его к своим интересам, но я думаю, что он не будет введен в обман и извлечет пользу из ее рассказов, потому что он умен и тонок.
19 марта / 1 апреля. Все так ужасно тяжело: опубликованы последние телеграммы императрицы государю. Императрица возмущена и, кажется, испугана. Возбуждение против нее растет. Какой ужас, если будет осуждение. Так бы хотелось, чтобы поскорее позволили уехать, но две младшие великие княжны еще очень больны, и ничего не устраняется. В такое время не сметь думать о себе, но те же опасности угрожают и нам. Их покровительства добивались все изменники. Все по совету Расп[утина]. Изумительно, как могло такое громадное и величественное здание рухнуть в грязь, словно карточный домик! Евреи получили право на жительство; благодаря своим капиталам, они господствуют в России. Англичане приближаются к Иерусалиму, а пророчества — к исполнению!
20 марта / 2 апреля. Говорят, что от нас берут Коцебу. Выр[убова] [Неразборчиво в тексте: буквы s. m. в конце строки и буквы, исправленные на Выр. в начале следующей. У Фюллопа-Мюллера: Anna Wyrobova] за ним посылала и старалась им овладеть. Императрица тоже, по ее совету. Говорят, что это и было причиной, и, как во всем, она ухудшила положение. Я была так далека от них, что не знала близости их отношений. Я принимала ее за экзальтированную простушку, безусловно преданную своим покровителям. Думаю, что