договариваясь с хозяйкой о пригодной для двоих комнате на ночлег. Публика же внизу, пила тот же газированный напиток, что и Фома, и открыв рот слушала. Но рассказ все время шел о каких-то незначительных деталях: количестве денег, количестве участников, количестве убитых. Фома же интересовался качеством.

— А Милорда никто не вышибал из седла? — спросил он снова, устав слушать о сломанных копьях, и дождавшись, когда толпа вокруг кабатчика поредела.

— Эк ты, парень! — насмешливо крякнул хозяин. — Да нешто это возможно такое? Как ты в ум-то такое впятил, деревня?.. Понаехали!

Но, несмотря на тон, было видно, что он доволен, тема была исчерпана и постояльцы расходились. Услышав же вопрос, да еще такой, публика снова стала собираться вокруг хозяина, а значит, снова потребовалось спиртное и закуска. Прихлебнув для вида из пустой кружки, хозяин вкусно крякнул, соблазняя публику, и стал рассказывать о том, какой непревзойденный боец Его Величество, какой непобедимый воин, какой неустрашимый ратник, какой мудрый и дальновидный правитель, и пошло, и поехало снова о сломанных копьях и выбитых глазах.

— Да невозможно даже представить, что кто-то сможет выдержать больше, чем один удар Верховного! Ведь он даже не боится огня!

Доктор уже обращал внимание Фомы на то, что с огнем здесь обращаются только странные малорослые существа с копчеными физиономиями и длинными руками, своего рода томбрианские гномы. Больше никто к огню даже не подходил. Но Фома, к тому времени отвыкший, в скитаниях по пустыням, от алкоголя и выпивший не менее литра «газировки», был близок к изумлению:

— Скажите, пожалуйста, не боится огня! — ахнул он довольно неосторожно, и еще более опрометчиво продекламировал:

— Он без няни гуляет по улицам!..

И снова стал бесплатно раздавать визитки родного дурдома: мол, встретят как родных!..

Несмотря на то, что Доктор уже заплатил за ночлег, постоялый двор пришлось срочно менять, так как количество желающих понять, что Фома имеет в виду, сильно превысило объясняторские способности не только его, но и мистера политкоректность. Доктор с трудом сумел вытащить своего друга из общей свалки во двор.

Слава создателю, была уже ночь, а их коней только начали разнуздывать. Они скакали, разбрасывая комья грязи и снега, примерно два квартала, пока не оторвались от преследователей. После этого Фома относился к «газировке» более внимательно.

— Слушай, а это только мне кажется, что вы все дураки сумасшедшие или это игра такая и я смотрюсь так же, в общей массе? — спрашивал он время от времени.

— Нет, сумасшедший здесь один, — отвечал Доктор.

— И я знаю, кто он, — заверил его Фома. — Но как ты это делаешь?

— Скоро узнаешь!

Вскоре они узнали у какого-то древнего бродяги по имени Горан, что все-таки был один рыцарь, давным-давно, который, страшно сказать, выстоял после удара Милорда и даже — О Боги, Боги и Крест Немилосердный! — сам нанес ответный удар. Знакомство с Гораном состоялось в старой покосившейся корчме на окраине Ушура, куда он зашел весь дрожа от холода и похмелья, чем сразу покорил Фому.

— И что?.. — Фома подлил «газировки» в кружку старика, тот быстро выпил…

Поединок продолжался, но никто не мог его видеть, продолжал польщенный вниманием Горан, потому что в этот момент раздался оглушительный гром, в ристалище ударила молния, ослепив присутствующих. Когда же дымка рассеялась, на арене стоял один Милорд, а Желтого рыцаря не было, только обожженная земля. Куда он делся, никто не знает, но именно в честь его и устраивается этот турнир, потому что он, победив всех, вызвал самого Милорда, чего раньше никто и никогда не делал. Такова вся правда.

— А почему рыцарь так называется — Желтый?

Старик пожал плечами: мол, всю правду сказал, а налить не помешает!.. Выпив еще полкружки, он добавил, что именно с тех пор Милорд завел у себя, страшно сказать — О Боги, Боги! — огонь! Без карликов подземных! Он сам — бог! Вулкан! Его карающей длани не минует никто!

И все в том же духе. Ни у кого не вызывало сомнения божественное происхождение Милорда, его право единолично карать и миловать. Он наводил ужас, когда проносился в своей колеснице по улицам Ушура, которые словно вымирали в это время. Никто не мог выдержать взгляда Милорда, мгновенно он прожигал сердца неосторожных честолюбцев. И прятались горожане в своих домах, наблюдая из-за занавесок, как скачет грозная квадрига с высокой черной фигурой в плаще. Но завтра на ристалище… каждый может… потому что Тара-кан это великое событие…

Старик еще плел что-то о том, что служил когда-то у Милорда, но был выгнан, за что, правда, не сказал, забормотав какую-то бессмыслицу про неудачное расположение звезд, судеб и жен. Он уснул, клонясь плечом к Фоме и из грубой деревянной кружки, в его ослабевших руках, выливалось на стол то, что он не допил.

— Завтра! — сказал Доктор, вставая из-за стола. — Завтра мы узнаем все остальное. Спать!

Утро было замечательным. Петрович сбросил его с кровати, перерыл всю постель, на предмет «картонок ваших долбанных» и дал, освежающе, по роже, когда Фома спросил, не проспали ли они начало турнира.

— Какого еще турнира, придурок? Завтрак!.. Каких тараканов?.. Вы что, сволочи, тараканьи бега здесь разводите?! Не хватало!.. Ну-ка показывай, где они?..

Фома еще и еще раз схлопотал по физиономии, профессионально, открытой ладонью: ни синяков, ни ушибов, только щеки становятся пунцовыми, как у младенца, а в голове включается кофемолка. После этого он почувствовал себя гораздо лучше, бодрее, но о начинающемся турнире решил больше никому не говорить, даже Ефиму.

Стал готовиться самостоятельно, за этим занятием его и застал Ефим.

— Как дела, рыцарь? — спросил он, заглянув в валяющиеся вокруг бумаги. — Редкая минута просветления?.. Ну, рассказывай, как идет подготовка к турниру? Коня подковал? А то помнишь: лошадь захромала, командир убит, армия бежала… а?

Фома ответил, что да, что нормально, только голова иногда стреляет молнией в левом виске. Порой, боль была такой, что он не успевал получить от нее полноценное наслаждение