— Для меня самого это загадка! — вскинул руки Ефим. — Я тоже у него спросил, зачем ему все это, зачем он мне всё это говорит?

— Ну?..

Ефим сделал такое выражение лица: мол, хочешь верь, хочешь не верь, но Колян хотел, чтобы он держал Фому как можно дольше, так как здесь Фома в безопасности. А пока Фома в безопасности, Ирина — с ним, с Коляном то есть. Она так ему и сказала, если что-то случится с Фомой (Ефим элегантно чиркнул золотым «паркером» по горлу), то он ее не увидит. А не случится — она его…

— Понятно?

— Нет!!! — заорал Фома.

— Мне тоже было странно, но потом я вспомнил, что она женщина, а у них это бывает, ты же знаешь. Если тебя, так сказать… — Снова элегантный жест «паркером». — То она уйдет в монастырь и никому не достанется, а если ты будешь жить, она не достанется тебе… Вполне логично!.. Главный приз — никому, то есть держателю! Все в духе сокровенного феминизма.

— Да черт с ним, с феминизмом! Выходит, она тоже знает про авторитета?

— Может, знает, может, догадывается, а может, просто так ляпнула, — пожал плечами Ефим. — Коля об этом не распространялся. Сам понимаешь, бандит. В словах такой внимательный-внимательный.

— Значит, он знает, Ирина и больше никто?

— Да откуда я-то знаю, я ж не браток! Он так сказал. А как на самом деле, тать его знает! Говорю ж тебе, бандит, сильное чувство! Можно понять.

Пока Фома понимал сильное чувство бандита, Ефим подвел итог:

— Поэтому сиди и не рыпайся, пока чего-нибудь не придумаем.

— А что мы можем придумать? Ты же сам говоришь, бандит, как судьба! А я тут в заперти да еще и завишу от прихоти какого-то Коли!

— Обманывали и судьбу. А ты тут, кстати, в полной безопасности, так что давай пиши, используй время с пользой.

— Опять пиши! Не хочу! Хочу домой!

— Там бандиты…

Но это были редкие минуты просветления, воздействия которых андронова голова долго не выдерживала и он снова уплывал, улетал в свой слюнявый рай, чем пугал Ирину.

— Понимаете, ему там нравится, там он управляет ситуацией, которой совершенно не владеет здесь, в реальном мире. Там он воюет, спасает, примиряет — добрый гений, одним словом. На вид, кажется, пузыри пускает, ан нет — отрабатывает технику перехода в замке, оттачивает, так сказать, отсюда самозабвение! Впрочем, вы только что это все видели. Поэтому мешать ему не надо, отточит и вернется!

— Значит, на сегодня уже все?.. — Ирина покорно встала с диванчика в маленькой приемной.

Ефим ободряюще улыбнулся.

— Да вы не расстраивайтесь так, это пройдет, как проходит все.

— Когда? Долго еще у него так?

— Это связано с фантазиями. Когда они выплеснутся, как в случае с первой книгой, он обо всем забудет и снова будет прежним Фоминым — веселым, удачливым. Я позвоню вам первой!

— А кому вы еще позвоните? — насторожилась Ирина.

— Так говорят, Ирина! — поморщился Ефим. — Это значит, что вы узнаете сразу же, немедленно, первой.

А Фома действительно самозабвенно оттачивал технику. Он до предела нажимал на акселератор замка, теперь уже совершенно не боясь сгореть на последнем гребне ячеек. Он мог попадать теперь в любые места и в любое время, и заново переживать моменты, которые, казалось, канули безвозвратно в Лету. Не хватало еще точности, чтобы попадать туда, куда нужно, но он не терял надежды и с энтузиазмом крутил рулевое колесо, забрызгивая соседей по палате слюной от слишком сильной подачи «газа» или резкого поворота. Фома верил, что еще немного и он научиться попадать в пространство и во время с точностью до дня. И тогда он переиграет тот момент!

А пока он все время попадал не туда или не совсем туда…

— Давай!..

Фомин почувствовал в темноте мягкий толчок в спину, потом свет ослепил его. Он оказался один на ярко освещенной площадке, впереди была черная яма. Пройдя, по инерции несколько шагов, Фомин очутился в самом центре освещенного круга и теперь растерянно озирался, но… только темнота впереди, красный кумач сзади, и стол со стулом.

Понимая, что надо сесть, Фомин взялся за стул и сразу раздались аплодисменты. До него дошло, что он на сцене. Он неожиданно для себя ухмыльнулся и поклонился. Из зала донесся восторженный рев. Кричали «шайбу!», потом кто-то цыкнул и стало тихо так, что Фомин снова испугался.

— Вы сядьте! — послышался негромкий, но внятный голос то ли из зала, то ли из-за кулис.

Он послушно сел.

— Представьтесь! — услышал он снова шепот, и теперь понял, что доносится он из суфлерской будки, но сколько не пытался разглядеть там кого-нибудь — бесполезно.

Фомин представился и на него опять обрушился грохот аплодисментов и криков, не столько многочисленных сколько оглушительных, словно пользовались усилителями. И как оборвало — тишина. Начиная различать пустые передние ряды, он уловил в тишине скрип кресла, кто-то встал.

— А скажите, пожалуйста, что такое сайтер?

Он легко принял новую ситуацию, как, впрочем, принимал теперь все — так надо! Рот открылся само собой:

— Это разведчик и исследователь пространств, реальностей… в какой-то мере даже преобразователь их…

По мере того, как Фомин говорил, ощущение тупости и тяжести во лбу проходило, зеленовато-голубая зыбь перед глазами уплывала, растворяясь, его язык чуть ли не самостоятельно выдавал чеканные формулировки. И сам он увлекся, рассказывая, что сайтер — это межгалактический, в понимании обычных людей, профессионал. В понимании же Ассоциации галактик не существует, существуют выплески вибраций из-за различной «натянутости» силовых линий, из-за их различной «свернутости» и «скрученности» и, как предел, разорванности. Все это и порождает вселенную до сего дня, если можно так сказать, потому что процесс одномоментный, но вечный.