— А ты гедонист! — усмехнулся Ефим и добавил:

— У тебя когда эти мерцания проходят, ты нормальный человек. Ну, а за боль скажи спасибо Доктору! Он столько раз бил тебя по голове, изображая дыру в действии, что приходится только удивляться твоей живучести! И не забывай о катастрофе, как способе твоего существования.

Жизнь начинала течь так медленно, что постоянно хотелось спать.

— Но когда? — спрашивал Фома, имея в виду выписку.

Он начинал этот разговор не впервые. Периоды блаженства проходили и тогда обстановка клиники тяготила его.

— Теперь ты начинаешь пороть горячку уже по этому поводу! — обрывал его Ефим. — Не спеши, все будет вовремя и хорошо.

— Но я же признал! — возражал Фома. — Что тебе еще надо?

— Мне? Мне ничего не надо! А вот тебе надо переждать момент, так как появляться на улицах тебе опасно!

— Мне? Почему? Из-за Милорда? — не понимал Фома, и таскался за Ефимом по всем палатам и коридорам.

— Какого милорда, чума?! — удивлялся Ефим. — Ну, хорошо! — сдался он, наконец. — Пошли!

23. Бандиты и читатели

— Вот смотри!..

Фома непонимающе смотрел на газету. «Как украсть миллион?» — спрашивала газета огромным черным заголовком во всю страницу с логотипом Питера о’Тула и Одри Хэпберн, а Ефим бегал по кабинету в своей обычной манере.

— Это губернатор какой-то блядской области теперь. Губернаторов, как собак нерезанных! Сто, что ли?.. Вот тут я с Жириновским согласен — сократить! Половину посадить, другую — расстрелять!.. Государственно мыслит. Их только сто, а у каждого еще свита, а у тех — референты. Где тут прокормить?!

Фома с трудом улавливал ход мысли Ефима. Причем тут он? Какое он имеет отношение к Жириновскому, какому-то губернатору и их общему прокорму, кроме того, что случайно оказался на территории, где они процветают? Ну, много их, конечно, но он-то…

— Мы погибли, нас съедят чиновники!.. — Ефим продолжал бегать. — А журналистов и того больше! Никуда от них! На одного человека два фоторепортера! Даже на месте зачатия оказываются со вспышками! И вот результат!.. Да разверни ты газету!..

Он с треском рванул пожелтевшую бумагу…

— Вот! Полюбуйся!..

На видном месте, в разделе «Как мы отдыхаем. Криминал и общество» красовалась большая фотография Фомина, окруженного телохранителями, настолько четкая, что казалась мизансценой в театре.

— А телохранителей-то! Как служба безопасности европейского государства! Я ж говорю, три армии кормим: саму армию, ограниченный контингент чиновников и неограниченный контингент их холуёв! Вот они-то, эти холуи, тебя и заломали перед камерой. Смотри, как стараются — дворня!

— Когда это было?.. — Фома что-то такое стал припоминать.

— Да недавно, совсем недавно!.. Смотри по дате. Месяц что ли назад.

— Два… — Фома закрыл газету, видеть себя, расхристанного на капоте, было неприятно.

— Ну, два! А что ты думаешь, забыли? Не знаешь ты спецслужб. Я уж Ирину предупредил, чтоб ни гу-гу!

Ах, вот это о чем она! — вспомнил Фома её последнее посещение…

Ирина обижалась.

— Зачем ты выставил меня в таком свете в своей книге?

— В каком?

— Дурочкой!

— Дурочкой?.. Не помню. Тебе не нравится книга?

— Ну… много лишнего. А про женщин тебе писать не надо, не стоит, ты их совсем не знаешь.

— Да я и не писал!

— Зачем ты бросил недвижимость?.. — Не слышала его Ирина, она резко меняла тему, впрочем, как всегда. — Ты бы мог зарабатывать такие деньги с твоим талантом, а ты растрачиваешься по мелочам!

— Выбрось это из головы!

— Что — книгу? Зачем?.. Не в этом дело.

— Нет, эту идею о недвижимости. И о книге забудь. Действительно, мелочь. Я вообще не знаю, с чего она появилась. Ефим говорит, что это я написал… — Он пожал плечами. — Говорит, в минуты просветленного помутнения. Какое помутнение?.. Шарлатан!

— Да ты что, он гений! Светило какое-то в психиатрии. В Швейцарии работал с самим Шарко.

— Шарко умер.

— Значит, с сыном. Он за месяц сделал из тебя совершенно другого человека!

— Во-во! Сын, кстати, тоже погиб, он был полярником…

У Ирины огромные глаза виноватого человека, так объясняют неизбежную беду: ты сам виноват!..

Фома, испытывая редкое умиротворение, складывал кости домино в башню. Ни ссориться, ни выяснять отношения не хотелось. Столб башни медленно рос, представляя собой странный прямой, но ребристый кактус, а потом падал, дробно рассыпаясь по столу и по полу, так как доминошки ставились в самом неустойчивом положении — на попа. Фома без слов ползал по полу, под стол и с упорством маньяка складывал новую башню. Ирина пыталась помочь, но руки у нее дрожали.

— Не мешай, — сказал Фома. — Ты все портишь. Если я сложу все кости в башню, я выйду отсюда.

— Это невозможно! Ты же!.. — Ирина осеклась, и испуганно посмотрела на него.

— Что?

— Ничего. Это невозможно!

— Выйти? Почему?

— Сложить!.. Зачем ты вечно ставишь перед собой невыполнимые задачи? Не хочешь выходить отсюда? Правильно он говорит, что ты не хочешь выздоравливать.

— Тщ!.. — Фома предострегающе поднял руки, башня опасно покачнулась, но он каким-то неуловимым для Ирины движением выровнял ее. Воздухом что ли?..

Потом посмотрел на неё.

— Я-то хочу, а вот твое светило… где ты его, кстати, нашла?

— Коля посоветовал, он давно его знает.

— Какой Коля?.. А, твой муж! — вспомнил он.

— Какой муж?.. — Ирина дико посмотрела на него. — Никакой он… с чего ты взял? Мы с ним просто…

Она поискала глазами по пустой комнате с мягкими диванами и телевизором за решеткой,