в социальном секторе могло привести к непредсказуемой реакции со стороны населения, как недвусмысленно дал понять Хонеккер: «Если вы это сделаете, то Политбюро может сразу же уходить в отставку, и правительство тоже»[16].

Итак, поскольку потребление и социальная политика были священны, а платежные обязательства перед западными странами должны были быть выполнены, чтобы сохранить кредитоспособность, инвестиции в экспортно ориентированные сектора должны были быть увеличены, чтобы любой ценой получить иностранную валюту. Однако это было возможно лишь в ограниченной степени, хотя бы потому, что на жилищное строительство и перевод на бурый уголь уходила значительная часть инвестиций. Чтобы догнать мировые стандарты в важнейшем промышленном секторе будущего – микроэлектронике, правительство государства запустило гигантскую программу развития, на которую только с 1977 по 1980 год было потрачено более двух миллиардов марок. Первоначально производились копии в основном защищенных эмбарго приборов и оборудования, незаконно приобретенных на Западе, чтобы на этой основе создать собственную микроэлектронную промышленность. При этом другие области, не в последнюю очередь обслуживание существующего оборудования и инфраструктуры, были оставлены без внимания. Что бы правительство ни выбрало – получался «Тришкин кафтан»: направляя средства на одну отрасль, приходилось пренебрегать другой. ГДР жила не по средствам, поэтому с экономической точки зрения требовалось значительное сокращение пособий, субсидий и других мер социальной поддержки населения. Однако с политической точки зрения это было слишком рискованно, особенно после опыта Праги и Гданьска.

ИНТЕГРАЦИЯ И ОППОЗИЦИЯ

Эти надвигающиеся экономические проблемы, однако, правительство ГДР последовательно и успешно вытесняло из сознания. Никогда еще его уверенность в себе не была столь велика, как в 1970‑х годах. Международное признание в качестве независимого государства, темпы экономического роста, повышение уровня жизни населения, признание в качестве одной из самых успешных спортивных наций в мире – к тридцатой годовщине своего основания ГДР подошла, исполненная силы и уверенности в будущем. Тот факт, что жизнь улучшалась, был заметен населению повсюду. Нехватка жилья не была устранена программой жилищного строительства полностью, но стала менее острой. К концу десятилетия почти в каждом домохозяйстве были холодильник, стиральная машина и телевизор; сбережения в 1980 году были на 90 процентов выше, чем десятью годами ранее, и почти половина населения ездила в ежегодные отпуска – в основном организованные Объединением свободных немецких профсоюзов[17]. Молчаливое неприятие, которое режим при Ульбрихте встречал со стороны населения, перешло в дружелюбное безразличие, которое колебалось между конформизмом в общественной жизни и дистанцированием в личной. «По сравнению с временами Ульбрихта, – описывает это развитие событий Гюнтер де Бройн в своих мемуарах, – материальные условия жизни стали лучше, методы наблюдения совершеннее, но тише. Управляемые научились смирять себя в бережливости, а правители начали смиряться с доставшимся им народом. Они продолжали провозглашать незыблемую доктрину, поскольку их легитимность покоилась исключительно на ней, но в основном отказались от преследования своих смелых политических целей. Больше говорили о порядке и спокойствии, чем о наступлении и победе. Энтузиазма требовали только от тех, кто хотел продвинуться по службе; для остальных было достаточно подчинения. Самой эффективной агитационной лексикой стала лексика безопасности. Между верхами и низами существовало своего рода соглашение о бездействии. Тех, кто признавал существующее распределение власти и подчинялся его правилам, в основном оставляли в покое»[18].

Центром жизни была работа на предприятии. Здесь трудящиеся не только зарабатывали на жизнь, но и получали жилплощадь и места в детских садах. На крупных предприятиях имелись свои медсанчасти, на некоторых даже поликлиники. Уволить человека с работы было почти немыслимо, работники были востребованы, и никому не приходилось ожидать увольнения за невыполнение плана или прогулы. Иерархия на предприятиях была плоской, разница в доходах небольшой, и часто неквалифицированные рабочие зарабатывали столько же или даже больше, чем квалифицированные работники с высшим образованием. Работать интенсивнее и эффективнее, как правило, не имело смысла, и частота, с которой звучали лозунги о перевыполнении плана и социалистическом рабочем этосе, указывала на их очевидную необходимость. Служба государственной безопасности также неоднократно сообщала о том, что высокий уровень прогулов, низкая производительность труда и огромное количество брака были обычным явлением. На заводах, по сообщению Министерства государственной безопасности (МГБ), повсеместно раздавались жалобы на «нерадивость, безответственность, отсутствие трудовой морали у многих работников». На некоторых предприятиях «царит полный „развал“; материалы разбазариваются, рабочее время не используется, а в некоторых случаях из‑за отсутствия планирования расходуется впустую ценное сырье. Производство часто идет неритмично, а количество сверхурочных часов увеличивается (несмотря на сокращение рабочего дня)»[19].

Поскольку производительность труда росла недостаточно, требовалось все больше и больше работников; в частности, доля женщин среди работников достигла рекордного уровня. К концу 1980‑х годов более девяноста процентов женщин трудоспособного возраста были трудоустроены, а среди женщин с детьми – более восьмидесяти процентов, причем многие из них работали неполный рабочий день. Забота о детях была обеспечена за счет создания сети яслей и детских садов, покрывшей всю страну. Доля женщин в высших учебных заведениях также резко возросла: в 1976 году они составляли 48 процентов учащихся университетов и 65 процентов учащихся средних специальных учебных заведений. Работа позволяла женщинам достичь независимости, которая имела для них высокую ценность. В ходе опроса, проведенного Лейпцигским институтом молодежных исследований, 84,6 процента опрошенных молодых женщин назвали работу первоочередной целью в жизни[20].

Правда, высокие показатели женской занятости и образования не отразились на доле женщин среди лиц, занимавших руководящие должности. За редким исключением, женщин нельзя было найти на высших должностях ни на предприятиях, ни в государственных и партийных органах. Хотя, в отличие от Западной Германии, женщины и мужчины получали равную заработную плату за равный труд, распределение их по разрядам тарифной сетки показывало другую картину. 56 процентов женщин, но всего 21 процент мужчин были заняты на должностях, относившихся к двум низшим категориям. И наоборот, доля мужчин в двух верхних разрядах тарифной сетки была в пять раз больше, чем женщин. Так, в 1980 году полностью занятые женщины зарабатывали в среднем 580 марок, а полностью занятые мужчины – 819 марок. И распределение домашней работы также осталось в традиционных рамках: выполняли работу по дому в течение двух и более часов в день более 60 процентов женщин, но лишь 14 процентов мужчин[21].

Рабочие, женщины и семьи были самыми важными целевыми группами социальной политики ГДР. Они получали особую заботу со стороны государства и пользовались приоритетом. Дети рабочих получили более легкий доступ к высшему образованию и учебе, а понятие «рабочий» постепенно значительно расширилось. Семьям отдавалось предпочтение при распределении желанных