Вероятно, магазины «Интершоп» принесли ГДР больше политического вреда, чем экономической пользы. Одно лишь обладание западногерманскими деньгами давало гражданам ГДР возможность вырваться из тоскливой и скудной экономики ГДР, а красочное изобилие западного мира потребления, представленное в магазинах «Интершоп», затмевало всю антизападную пропаганду СМИ ГДР. Благодаря распространению социалистического общества потребления и интенсификации западной торговли иностранная валюта стала самым ценным товаром в ГДР. Таким образом, гражданам ГДР теперь почти ежедневно демонстрировали разницу между экономическими показателями социалистической и западной экономики – соревнование, которое социалистическая плановая экономика никогда не могла выиграть и которое ускорило ее разрушение. СЕПГ отказалась от борьбы с западными СМИ. Первоначально правительство ГДР, как и другие страны СЭВ, решило принять не западногерманскую систему цветного телевидения PAL, а французскую SECAM. Однако с 1977 года телевизоры ГДР были оснащены системами SECAM и PAL, которые, правда, стоили от четырех до шести тысяч марок (и тем не менее продавались в большом количестве). Таким образом, каналы ARD и ZDF можно было принимать почти везде в ГДР, и с 1970‑х годов их, вероятно, смотрели гораздо больше, чем программы телевидения ГДР. Это постоянное потребление западного телевидения означало, что граждане ГДР получали информацию не только о политических событиях в мире, но и о происходящем в самой ГДР, причем в основном с точки зрения более надежных западных вещателей, а новости из отечественных СМИ они воспринимали как пропаганду СЕПГ – каковой те и были.

Помимо политических новостей развлекательные программы, художественные фильмы и сериалы западногерманских телеканалов предлагали вечернее погружение в мир Запада с его красочной товарной эстетикой и блестящим миром Голливуда. Для СЕПГ это было политически нежелательно, ведь из западных СМИ звучал «голос политического противника», как подчеркнул один из членов Политбюро в 1977 году[28]. Тем не менее власти ГДР с 1975 года больше ничего не предпринимали против распространения западных СМИ, потому что они слишком хорошо знали, что техническое отключение от западного вещания приведет к волнениям и раздражению среди населения. С другой стороны, постоянное потребление продукции западных СМИ имело косвенный стабилизирующий эффект, поскольку многим гражданам ГДР уже не нужно было самим уезжать на Запад: они видели его ежедневно по телевизору.

Со сменой власти в 1971 году культурная политика также изменилась; во всяком случае, высказывания Хонеккера об искусстве в декабре 1971 года привлекли большое внимание: «Если исходить из твердой позиции социализма, то, по моему мнению, в области искусства и литературы не может быть никаких табу. Это относится как к вопросам содержания, так и стиля»[29]. Это сказал тот же Хонеккер, который в 1965 году инициировал «зачистку» в культурной политике, открыв тем самым длительную фазу цензуры и репрессий. Теперь произошел новый поворот курса, и среди художников и писателей, театральных режиссеров и кинематографистов возникло ощущение свежих веяний, которое усилилось благодаря скоро ставшему заметным ослаблению цензуры и правил публикации. Особенно это касалось литературы, которая всегда пользовалась особым вниманием со стороны властей. ГДР гордилась тем, что является «читающей страной». Романы восточногерманских авторов выходили большими тиражами, а новые книги таких литературных звезд, как Стефан Гейм, Герман Кант, Эрих Лёст, Фолькер Браун, Гюнтер де Бройн, Стефан Хермлин или Криста Вольф, становились сенсациями, которые активно обсуждались и интерпретировались. Поскольку СМИ ГДР строго придерживались генеральной линии партии (и соответственно были скучны), только литература давала возможность публично обсуждать то, о чем иначе не писали. Будь то о политических или социальных обидах, о личном опыте и проблемах, об открытой или скрытой критике цензуры и доносчиков – читатели выискивали в книгах «те самые места», читали между строк, восхищались смелостью или хитростью авторов. Таким образом, литература взяла на себя функцию замещающего дискурса о собственном обществе и жила за счет того, что в ГДР не существовало публичной сферы в узком смысле слова.

«Широта и разнообразие» – такова была новая формула, под которую режим теперь подводил свою политику в области искусства и культуры, и выпуск до сих пор не публиковавшихся книг, таких как «Книга царя Давида» Гейма или «Выходные данные» Германа Канта, действительно намекал на большую свободу действий для авторов. Тот факт, что такой бунтарский текст, как «Новые страдания юного В.» Ульриха Пленцдорфа, был разрешен к публикации и широко и неоднозначно обсуждался в литературных журналах, также свидетельствовал о новых свободах, несмотря на то что Хонеккер еще в 1973 году предостерегал писателей от чрезмерного акцентирования проблем и недовольства в обществе ГДР. Некоторые тексты, такие как «Пять дней в июне» Гейма или «Все идет своим чередом, или Труды в нашей юдоли» Эриха Лёста, оставались под замком, а поэт Райнер Кунце был исключен из Союза писателей в октябре 1976 года за стихи и прозу об угнетении и патернализме в отношении молодежи в ГДР, хотя (или потому что) его книга «Чудесные годы» была опубликована только в ФРГ[30].

С другой стороны, было очевидно, что большинство известных писателей ГДР разделяли основную идею социализма и, несмотря на всю критику в деталях, в основном положительно относились к режиму. Если бы это было не так, они не смогли бы добиться той популярности, которой обладали на самом деле. Однако новое ослабление культурной политики в начале 1970‑х годов, напоминающее период оттепели в 1950‑х годах и период пробуждения после «Коммюнике о молодежи» 1963 года, все же вызвало у литераторов надежду на долгосрочные перемены и полный отход от методов предыдущих лет.

Определенные изменения произошли в молодежной политике и после 1971 года. Если после 1965 года режим критиковал и подавлял музыкальные предпочтения молодежи, а появление бунтарского молодежного движения на Западе считал декадентским и империалистическим, то теперь ситуация начала меняться. Правительство уступило пожеланиям молодежи по некоторым вопросам, но попыталось использовать возникшую динамику в своих целях. Длинные волосы, джинсы и западная музыка были разрешены – в известных пределах, – но любые проявления неповиновения и протеста перенаправлялись в безопасное русло. Особое значение в этой стратегии адаптации и выхолащивания западного протестного движения имел «Фестиваль политической песни», который ежегодно проводился в Восточном Берлине с 1970 года. Здесь выступали музыкальные группы из стран третьего мира и левые авторы песен с Запада. Они протестовали против неоколониализма, американской войны во Вьетнаме, переворота в Чили или греческой военной хунты, а такие музыканты, как Микис Теодоракис, Дитер Зюферкрюп или Франц-Йозеф Дегенхардт, собирали здесь большую аудиторию. Эти мероприятия организовывал Союз свободной немецкой молодежи, но по форме и габитусу они напоминали левые