вибрировали, от полупрозрачных полей Геллера словно отслаивались целые куски, – и восстанавливались вновь и вновь. Никто, ни бортовые техножрецы, ни навигаторы не могли гарантировать успешного преодоления этого страшного шторма, о чем прямо предупреждали и говорили командованию. Селецио оставался спокойным, уверенным в своих навигаторах, а вот Оттон довольно безуспешно старался скрыть своё беспокойство и раздражение. Явно попав под воздействие Варп-Шторма в первый раз, он как правило появлялся на людях бледным, вспотевшим и даже подавленным, что было на него совсем не похоже.

Тем не менее, любые панические настроения во флоте беспощадно пресекались, в основном – офицерским составом. Была налажена и проверена в деле целая система поддержания дисциплины, однако вскоре выяснилось, что её ждут суровые испытания. Она работала месяц, полтора – но преодоление неспокойных вод Имматериума продолжалось, и не видно было этому ни конца, ни края. Никто не знал, движутся ли они вообще, или им предначертано остаться здесь навсегда. Крохотное меньшинство даже начало тихо шептаться о судьбе космических скитальцев. Постоянное напряжение, вызванное нестабильностью и неопределенностью обстановки, непрекращающаяся угроза прорыва поля Геллера сильно давила абсолютно на всех: от рядовых имперских гвардейцев до высших офицеров флота и ближайшего окружения коммодора. «Больше всего нас пугает неизвестность», однажды процитировал за утренним столом древнетерранского мудреца генерал Оттон, как обычно понурый и бледный.

В конце второго месяца (хотя Селецио перестал верить хронометрам ещё на третью неделю), коммодор приблизился к Натаниэлю, до сих пор не покинувшего свой трон ни на мгновение. Навигатора кормили, поили и омывали здесь же, делая это максимально нежно и аккуратно, стараясь не только не помешать ему в работе, но и не задеть работающие системы трона. Коммодор прекрасно знал об распространённой во флоте практике иметь на кораблях, в частности флагманских, по несколько навигаторов, дабы они могли сменять друг друга, но своего Селецио поменять просто не успел. Предыдущий погиб прямо на своем рабочем месте – её разум не выдержал, и из лопнувшей, словно переспелый плод головы вытек расплавленный до однородной массы мозг. Временная замена нашлась в лице очень молодого неопытного навигатора по имени Парий, но ставить его на столь опасное место в такой критический момент? Это сродни самоубийству. Вот почему юноша большую часть времени сидел в гордом одиночестве в каюте навигаторов, редко её покидая.

Коммодор встал возле трона, всмотрелся в напряженное до судороги лицо Натаниэля, его впившиеся в подлокотники руки.

– Если тебе что-то понадобится – только скажи, – негромко попросил Селецио.

– Не стоит беспокоиться за меня, коммодор, я в порядке, – Натаниэль даже смог выдавить улыбку, – это хорошее испытание для моих способностей. По правде говоря, я больше думаю об благословенном Астрономиконе. О том, что мы не выдержали бы тут и дня, если бы не его священный свет. Вечный Бог-Император хранит и направляет нас, дабы мы могли исполнять Его волю.

–Во истину, Его мудрость и добродетель не знают границ. Однако не буду тебя больше отвлекать. Я всегда на связи, Натаниэль, – Селецио по-дружески похлопал навигатора по плечу и спустился с его постамента.

К середине третьего месяца Шторм будто бы усилился, – или же флотилия продвинулась к самому его сердцу, однако хаотичные неумолимые волны яростно накатывали на корабли всё с новой и новой силой. Теперь судна трясло чуть ли не постоянно, и куда заметнее, чем раньше. В особо страшные минуты изнутри раздавались отчаянные громкие песнопения и молитвы. Не верящих в успех их путешествия становилось всё больше, хотя офицеры и комиссары неукоснительно продолжали поддерживать строжайшую дисциплину. Если многие боялись и переживали, то не показывали виду, во всяком случае, публично.

Но без показательных казней всё равно не обошлось. С подачки Райны, несмотря на возражения Штросса и Вермонта, было расстреляно пять «паникёров», боявшихся, как говорят, остаться внутри Бури куда чаще и ярче остальных. Это была целиком и полностью инициатива женщины-комиссара, которая, даже не поставив в известность высшее командование, сама же и привела собственный приговор в исполнение. Пять нажатий на спусковой крючок, пять выстрелов и пять трупов, всё на глазах у всех, кого смог вместить один из грузовых ангаров, где и происходила казнь. Позднее ни генерал, ни тем более его офицеры ничего не сказали Райне, прекрасно понимая напряженность ситуации и признавая её полномочия, как комиссара-ветерана.

–Руксус, как себя чувствуешь? – в который раз за этот Варп-Переход заботливо спросил Альберт у друга.

–Жить буду, не переживай так, брат, – с улыбкой отозвался Руксус, сам сидевший бледнее тумана и кажется, исхудавший даже ещё сильнее, хотя это казалось просто невозможным. – Твари извне конечно вгрызаются в мой разум и днём, и ночью, но я даю им достойный бой, как видишь. Пока с ума не сошёл, и не мутировал, – юноша улыбнулся ещё раз, что выглядело довольно жутко и неестественно на его измождённом лице со впалыми щеками и проступающими скулами.

– Даже не могу представить, насколько это тяжело, – более серьёзным тоном произнёс Альберт. – Если я испытываю лишь лёгкий дискомфорт, но не более, то с твоим уровнем силы…

Руксус, ни мгновения не желавший доставлять своим друзьям лишние хлопоты, только махнул рукой, что Альберта ничуть не убедило. Все ментальные муки Руксуса чётко отпечатывались на его лице и во взгляде, однако он упорно продолжал всё отрицать и ни разу даже не намекнул, что хотел бы пожаловаться.

Между тем, сны его стали куда активнее, ярче, а непонятные образы то ли будущего, то ли прошлого или вовсе никогда не существовавшего, постоянно сменяли друг друга, активно перемешиваясь с уродливыми ликами Нерождённых и прочих неведомых тварей, чей внешний хаотично меняющийся облик не вызывал ничего, кроме глубочайшего искреннего отвращения. Все эти месяцы юный псайкер не понимал ровным счётом ничего, что видел в Варпе, однако его в какой-то степени радовало отсутствие демона, назвавшегося Азрафаэлем. С того момента они более не виделись, хотя Руксус время от времени замечал его слабые следы – словно Нерождённый всегда ступал где-то рядом, не упуская случая напомнить о себе.

В комнате вновь стало тихо. Альберт лежал на койке и думал о чём-то своем, Симон от