– Стало быть, теперь, когда все прояснилось, – вмешался мажордом Берната, – очистите дворец. Нам нужно составить опись всего, что там есть, это большая работа.

– Нет, прояснилось не все, – отметил Уго, кивая в сторону Катерины.

– Ты прав, – согласился Герао.

Рехина насторожилась.

– Пока ничего сделать нельзя, – начал Герао. – Надо посмотреть, как король распорядится имуществом дворца, в том числе и рабами. – Уго хотел было возразить, но человечек его остановил: – До тех пор эта рабыня будет оставаться в твоей власти, под твоей опекой, хорошо? Забирай ее с собой и приходи завтра за бумагами.

Уго собирался кивнуть, но на него накинулась Рехина.

– Мои интересы ты не защитил, зато выгородил эту шлюху-рабыню? – яростно завопила еврейка.

Уго сумел выдержать атаку, хотя ему и пришлось отступить под неистовыми толчками Рехины. Она, воздев кулаки, собиралась ударить виночерпия в грудь, но Мерсе схватила ее за талию и оттащила.

– Матушка, перестаньте, – взмолилась девочка.

Рехина боролась еще какое-то мгновение, но затем сдалась и опустила руки.

– Дарю, – плюнула она под ноги Катерине, презрительно указав на Уго.

Уго не поверил словам Рехины, пока не прошло несколько дней, в течение которых о ней не было ни слуху ни духу. В тот день Уго, Катерина и Рехина одновременно вышли из дворца на улице Маркет, но еврейка повернула к площади Сант-Жауме, а Уго с Катериной отправились вдоль берега в сторону Раваля, чтобы добраться до Рамблы и оттуда пойти по Госпитальной улице к дому Барчи. Самое удивительное заключалось в том, что ни Герао, ни писарь, ни кто бы то ни было еще не помешал им забрать телегу с вином и мулов.

– Должно быть, они думают, что это наше, – предположил Уго. – Ведь мы у них на глазах приехали на этой повозке…

Уго не видел мавританку с тех пор, как уехал в Балагер. Тогда ее мучил жестокий кашель. Сердце Уго сжалось при мысли, что болезнь могла оказаться смертельной. На Барселону опустился вечер. Ноябрьский влажный холод, принесенный с моря, тяжелыми каплями промочил вытащенные на берег лодки и, казалось, успокоил воду, как будто густым, ленивым осенним волнам было труднее накатывать на берег, нежели под летним средиземноморским солнцем. Сложная пора для людей, страдающих от кашля. Мерсе пообещала отцу, что, хоть она и оставила медицину, все же позаботится о Барче. «Я вчера ее видела, и с ней все было в порядке», – сказала Мерсе перед тем, как попрощаться с Уго, который тем не менее поднял лицо к темному небу и помолился о здоровье мавританки, подумав, однако, что есть некоторое противоречие в том, чтобы молиться Господу за неверную. Но быть может, Дева Мария, которая была женщиной, все же сжалится над мавританкой.

Катерина шла рядом с повозкой несколько отстраненно. Виночерпия успокаивало лишь то, что на устах русской, как и всегда, была различима спокойная, безмятежная улыбка. Катерина не проронила ни слова с тех пор, как Герао сказал, что она может пойти с Уго, – и это станет первым шагом к свободе. Женщина даже не спросила, куда они направляются, – но Уго сам ей все объяснил. «Помнишь, я говорил тебе о мавританке, – сказал парень. Катерина утвердительно кивнула. – Уверен, вы поладите».

Уго нетерпеливо подгонял мулов. Между закрытыми ставнями на окнах двухэтажного дома, располагавшегося прямо за госпиталем, просачивался свет. Уго остановил мулов и спрыгнул с повозки.

– Добро пожаловать!

Могучее тело Барчи, которая с распростертыми объятиями вышла им навстречу, заняло чуть ли не весь дверной проем. Должно быть, она их заметила через щель между ставнями.

Мавританка обняла виночерпия.

– А это кто? – спросила Барча, не выпуская Уго из объятий.

– Катерина, – шепнул он ей на ухо.

– Просто Катерина?

– Совсем не просто! – признался Уго.

– Давно тебе пора было бросить эту злобную клювастую еврейку!

– Катерина – рабыня, – предупредил Уго.

– Оно и видно, – сказала мавританка. – Поставь телегу в саду и проследи, чтобы мулы не сожрали то немногое, что растет в это время года, – обратилась Барча к Уго, полагая само собой разумеющимся, что они с Катериной останутся в ее доме. – А ты, Катерина, – добавила она мягким голосом, – заходи внутрь, пока он трудится.

Барча закрыла дверь еще до того, как Уго заставил мулов тронуться с места. Он был рад, что мавританка больше не кашляет.

– Тебе стало намного лучше с тех пор, как мы виделись в последний раз, – заметил Уго, как только вошел в дом.

Женщины сидели за столом, греясь у очага. Барча взмахнула кулаком.

– Я сильная! – заявила она и продолжила донимать Катерину вопросами: когда ее привезли, как с ней обращались, что такое Россия…

Проблема заключалась в том, что, едва Катерина открывала рот, Барча не давала ей ответить и с новым рвением продолжала говорить сама.

– Я живу в Барселоне с детства и никогда не была христианкой, нет-нет. Вы говорите, что путешествовали с Уго? – (Катерина не успела ответить.) – А я вот никогда отсюдова не уезжала, правда…

– Я очень рад, – прервал ее Уго и сел между женщинами лицом к огню, согревавшему их в эту промозглую ночь.

– Чему ты радуешься? – спросила мавританка.

– Что ты здоровая и сильная.

– Ага. А ты думал, я померла?

– Нет, конечно! – ответил Уго, хоть эти мысли и терзали его совсем недавно.

– Да я хоть тысячу лет проживу, если ко мне будет приходить эта славная девочка… Она заботится каждый день о своей… мавританке и помогает с… аквой, кваквой…

– Aqua vitae? – прервал Уго. – Лучше ее называть огненная вода, – поправил он, подумав, что выражение «вода жизни» было вполне приемлемым, пока напитку не стали приписывать способность убивать человека, который выпьет больше, чем помещается в ореховой скорлупе.

– Ну короче, да, эта штука. Как бы она ни называлась, – подтвердила Барча.

– Ты хочешь сказать, что у тебя есть… что ты готовишь огненную воду? – спросил Уго, не веря своим ушам.

– Верно тебе говорю. Прекрасная штука! Поднимает настроение и лечит кашель. А что ты хотел, чтобы мы тут вдвоем делали? Ну, стало быть, я купила вина, мы взяли твои большие кастрюли, и я просто повторила то, что ты делал тогда на винограднике, помнишь? Ничего сложного.

– И Мерсе тебе помогала?

– Ох, она веселилась как ребенок! – засмеялась мавританка.

– И вы обе это пили?

– Я пила, пью и буду пить! По рюмочке каждый день! И чувствую себя как новенькая!

– А Мерсе? – ошеломленно спросил Уго. – Она тоже пробовала?

– Девочка? Ты спрашиваешь, пила ли она? Да, конечно. Самую малость, но пила, верно тебе говорю. А я за нее и не волновалась. Она сказала,