рабочее движение, стремящееся к освобождению пролетариата, входило в состав Интернационала. К своим тесным партийным товарищам Маркс не мог причислить ни бланкистское большинство совета коммуны, ни даже меньшинство, которое хотя и примыкало к Интернационалу, но вращалось главным образом в кругу идей Прудона. С членами этого меньшинства Маркс сохранял духовную близость во время коммуны, поскольку это было возможно при тогдашних обстоятельствах; к сожалению, однако, сохранились лишь очень слабые следы его общения с ними.

На одно несохранившееся письмо Маркса делегат департамента общественных работ Лео Франкель ответил, между прочим, следующее: «Я был бы очень рад, если бы вы пожелали помочь мне советом; я теперь несу один ответственность за все реформы, которые хочу провести в департаменте общественных работ. Что вы сделаете все возможное, чтобы разъяснить всем народам, всем рабочим, и в особенности немецким рабочим, что Парижская коммуна не имеет ничего общего со старой немецкой общиной, видно уже по нескольким строчкам вашего последнего письма. Этим вы окажете, во всяком случае, большую услугу нашему делу». Ответ Маркса на это письмо и совет, который он, быть может, дал, не сохранились.

С другой стороны, потеряно письмо, написанное Марксу Франкелем и Варленом, и сохранился лишь ответ Маркса от 13 мая. «Я беседовал с подателем письма, — пишет Маркс. — Не лучше ли было бы спрятать в безопасном месте столь компрометирующие для версальских каналий бумаги? Подобные меры предосторожности никогда не могут повредить. Мне писали из Бордо, что при последних выборах общинного совета избрано четыре члена Интернационала. В провинции начинается брожение. К сожалению, движение ограничивается пределами одной местности и носит мирный характер. По вашему делу я написал несколько сот писем во все углы и концы света, где у нас имеются связи. Рабочий класс был к тому же с самого начала на стороне Коммуны. Даже английские буржуазные газеты отказались от своего первоначально абсолютно отрицательного отношения. Мне удалось время от времени помещать контрабандой благоприятные для коммуны статьи. Коммуна тратит, по-моему, слишком много времени на мелочи и личные счеты. По-видимому, наряду с влиянием рабочих есть и другие влияния. Но все это ничего, если бы вам удалось наверстать потерянное время». В заключение Маркс указывал на необходимость действовать без промедления, так как за три дня до того во Франкфурте-на-Майне заключен окончательный мир между Францией и Германией, и Бисмарк заинтересован теперь так же, как и Тьер, в свержении коммуны, тем более что с этого момента должна начаться выплата пятимиллиардной контрибуции.

В советах, которые Маркс дает в этом письме, заметна некоторая предусмотрительная сдержанность, и несомненно, что все то, что он писал членам Коммуны, носило такой же характер. Маркс нисколько не боялся брать на себя безусловную ответственность за дела и упущения Коммуны, — немедленно после поражения Коммуны он открыто и обстоятельно заявил о своей ответственности; но он был свободен от всяких диктаторских поползновений и не считал возможным давать предписания издалека относительно того, что легче было учесть на месте среди разыгрывавшихся событий.

28 мая пали последние защитники Коммуны, и уже два дня спустя Маркс представил генеральному совету адрес «О гражданской войне во Франции». Это один из самых блестящих документов, вышедших из-под его пера, и доныне превосходит своим блеском всю огромную литературу, которая появилась с того времени о Парижской коммуне. Маркс снова проявил на очень трудной и сложной проблеме свою поразительную способность ясно выделять историческое зерно вопроса из обманчивой скорлупы, по-видимому, неразрешимых сплетений, среди хаоса сотен противоречащих слухов. В области фактов, изложению которых посвящены обе первых, а также четвертая и последняя главы, Маркс сумел верно изобразить подлинные события, и ни одно из его утверждений не было с тех пор опровергнуто.

Конечно, адрес не заключал в себе критическую историю Коммуны, но это и не входило в задачу Маркса. Его целью было осветить ярким светом честь и правоту Коммуны против клеветы и неправды ее противников; адрес был полемической статьей, а не историческим трудом. Все ошибки и грехи Коммуны подвергались с тех пор достаточно часто резкой и даже слишком резкой критике со стороны социалистов. Маркс же ограничивался только одним указанием: «Во всякую революцию проникают, наряду с ее истинными представителями, люди другой чеканки. Некоторые из них эпигоны прежних революций, с которыми они срослись; они не отдают себе ясного отчета в текущем движении, хотя пользуются еще большим влиянием на народ, благодаря своему прославленному мужеству и характеру, а иногда только по традиции. Другие же просто крикуны, которые, повторяя в течение ряда лет все те же фразы против существующего правительства, сумели прослыть революционерами чистейшей воды. И после 18 марта выдвинулись такого рода люди и в некоторых случаях играли выдающуюся роль. Поскольку это было в их власти, они тормозили подлинное дело рабочего класса, так же как мешали полному развитию каждой из предшествовавших революций». Такие люди являются неизбежным злом; от них освобождаются с течением времени, но у Коммуны этого времени не оказалось.

Особенный интерес представляет третья глава, посвященная выяснению исторической сущности Парижской коммуны. В ней Маркс очень тонко проводит различие между Парижской коммуной и прежними историческими организациями, внешним образом похожими на нее, — начиная от средневековых коммун и до прусского городского устава. «Только Бисмарку могло прийти в голову приписать Парижской коммуне тяготение к карикатуре на французский городской устав 1791 г., на прусский городской устав, который низвел органы городского управления до роли простых колес прусского государственного механизма. Бисмарк вообще, когда он не занят интригами на „крови и железа“, охотно возвращается к своему ремеслу сотрудника юмористического журнала: оно так подходит к его духовному калибру». При многообразии тех толкований, которым подвергалась Коммуна, и при разнообразии тех интересов, которые в ней выявились, адрес устанавливал тот факт, что она была насквозь растяжимой политической формой, в то время как все прежние формы правительства, по своему существу, имели характер насилия. «Подлинная тайна ее заключалась в следующем: Коммуна была, в сущности, правительством рабочего класса, результатом борьбы созидающего класса против класса присваивателей; она являлась найденной наконец политической формой, при которой могло осуществиться экономическое освобождение труда».

Маркс не мог подтвердить это разбором правительственной программы Коммуны, так как Коммуна еще не установила и не могла установить таковую: от первого и до последнего дня своего существования она вела борьбу на жизнь и на смерть. Маркс делал свой вывод на основании практической политики Коммуны, и сущность этой политики он видел в удушении государства, которое в своей продажно-развращеннейшей форме Второй империи представляло «паразитный нарост на общественном теле, высасывавший его силы